Дальний гарнизон

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ПОДВИГ РЯДОВОГО

Красных кровель черепица.
Венский пригород в дыму.

...Приказали зацепиться
пехотинцу одному,
приказали подобраться
к амбразуре угловой,
приказали постараться
возвратиться с головой.

Приказали.
И дорога,
что по карте пролегла,
стала улочкой пологой
от угла и до угла,—
не с дворцами, где в коронах
львы и туры па гербах,
а рябая от воронок,
в навзничь рухнувших столбах,
в нефти радужных накрапах,
в битом намелко стекле,—
но идущая на запад,
к жизни,
к миру на земле!

Вот по ней-то, выполняя,
как положено, приказ,
мимо взбухшего Дуная,
не сводя с брусчатки глаз,
на локтях да на коленях,

мимо вражьих мертвецов,
в самом главном направленье,
полз Василий Горобцов.

* * *
Что сказал перед уходом
другу лучшему солдат?
Попрощался ли со взводом?
Попрощался, говорят.

И сказал:
— Беда случится,
все бывает на войне,
жаль, не вышло поучиться
в офицерской школе мне!
А хотелось, чтоб пошире
стал, ребята, горизонт!
Ох, сдается мне, что в мире
не последний это фронт.
...Я все годы коммунистом
на переднем состою:
принимали в поле чистом
под Орлом еще в бою,
так что если молодую
жизнь огнем пересекут,
так что если упаду я
через несколько секунд,—
попрошу, как прежде, числить
здесь, иа линии огня.
Вот какие нынче мысли
потревожили меня.

И ответили солдаты:
— Не прощаемся с тобой!
От твоей, земляк, гранаты
дот обвалится любой!

И еще сказали:
— Что же?..
Все бывает на войне...

И на мертвый город строже
посмотрели в тишине.

* * *
...И ползет ио мостовой он
к доту, что вмурован в дом.
Видит только угловой он
дом на перекрестке том,
где кладбищенской ограды
обрывается гранит,
где из дота, из засады,
без умолку говорит
пулеметчик, что ни шагу
нашим сделать не дает.

На твою, земляк, отвагу
положился первый взвод!
Ожидает он, когда ты
чертов дот угомонишь!
(На часы глядят солдаты-
фосфорятся циферблаты
в темноте глубоких ниш.)

* * *

За кладбищенской оградой
клены,
      вязы,
        тополя.
За кладбищенской оградой
вся эсэсовская тля
в мертвом виде.
            Но вот эти
трое смертников живут!
Им сегодня на рассвете
дан приказ держаться тут,
возле каменного склепа,
где над пыльною плитой
так не к месту, так нелепо
жмется ангел золотой.

Легких крыльев
взмах тревожный,—
понимает херувим,
что пора, пока возможно,
унестись к брегам иным!

...Мы от Волги и от Дона
шли за Вислу и Дунай,
схоронив в земле бездонной
(никогда не забывай!)
сотоварищей веселых
по нелегкому труду,
оставляя в дымных селах
самодельную звезду,
что из ящичной фанеры
вырезается ножом,
что горит в тумане сером
над последним рубежом.

Ну, а здесь гробниц фамильных
пышный мраморный уют-
круглый год горит светильник,
круглый год цветы цветут.
Здесь воздвигла дочь для папы—
группенфюрера—
                 дворец.
(Обломали папе лапы
под Вапняркой наконец!)

Здесь на каждом пьедестале-
ангел,
      лавры,
          письмена.
Мы еще их не видали,
здесь еще идет война,
и над всем этим барокко
парниковая жара,
орудийная морока,
нараставшая с утра.

             * * *
...И с гранатами в карманах,
с карабином на груди,
в мятой каске,
в брюках рваных,
ватник скинув по пути,
Горобцов тропой неторной
той что к подвигу ведет,
продвигается упорно
все вперед,
         вперед,
                 вперед.

О, весеннее кипенье
в сорок пятом на войне!
Дым над сизою сиренью,
плющ на взорванной стене,
запах почек тополевых,
чуть присыпанных золой,
голубей белоголовых
вихрь над стонущей землей!
И с кладбищенской ограды
все сильнее,
все живей
бьющий дробью из засады
без умолку соловей!
То ли он под оккупантом
кряду восемь лет молчал—
отощал без провианта
и без песни заскучал;
или, позабыв о воле,
думал: «Боле не жилец...»;
то ли вышел из подполья
тот отчаянный певец?!
Только он на всю катушку
дал томительную трель,
заглушая даже пушку,
даже звонкую капель!

И оставили пичуги
враз убежища свои.
И пошли по всей округе
заливаться соловьи!

И в полку, услышав трели
и слезу сдержав с трудом,
пехотинцы вдаль смотрели:
— Потерпи, певец! Идем!

Не случайно пели птицы,
пели рощи и холмы
там, где выходили биться
за свободу мира мы!

Не забуду я, как дети
той весной плели венки
и, встречая на рассвете,
нам бросали на штыки.

...И солдат, услышав пенье,
удивился:
— Ишь, поет!
Приподнялся на колени
и метнул в мордатый дот
полновесную гранату.

Взрыв
И—
каменный обвал!
Помоги, земля, солдату!
Он к тебе, как сын, припал!

И, забывшись на мгновенье,
он следить уже не мог,
как пошли ребята к Вене
через взорванный порог,
мимо обороны смятой,
знамя вскинув на бегу,
под ноги постлав проклятый
флаг со свастикой в кругу.

* * *
Генерал сказал:
— Дать орден!
С дотом справился герой!

Врач звонил:
— Он будет годен.
Через месяц встанет в строй.

Генерал сказал:
— Но в эти
дни закончится война?!
Нам на подступах к Победе
ситуация ясна!

И товарищи сказали:
— Жаль, прощаемся с дружком!

Сестры вмиг перевязали,
поспешили за полком.

Полк вошел в прорыв.
(Пехота
шла за танками в прорыв.)

Горобцов сказал:
— Охота
быть с полком, поскольку жив!
Я в боях с ним все четыре,
все четыре года был!
Мы сражались, чтобы в мире
мир желанный наступил!

...И над миром в ту минуту
грянул гром из синевы
чистым отзвуком салюта
торжествующей Москвы.

И приветливые люди,
что пришли издалека,
узнавали в том салюте
голос своего полка.

— Что-то слышится родное,—
говорил бойцу боец.
— Не случайно, брат, весною
наступил войне конец!

* * *
С первым громом -
с пятой раной
сдали в госпиталь бойца,
поместили в иностранный
древний замок
Горобца.

И под красной черепицей,
в лазаретной белизне
Горобцову стала птица
часто видеться во сне;
а еще о карабине
8206
в лазарете на перине
думал:
«Где теперь он есть?
Где он?
     Кто на поле боя,
там, где ранило меня,
взял его,
       унес с собою
дальше — к линии огня?»

              * * *
...О, весеннее кипенье
в сорок пятом на войне!
Дым над сизою сиренью,
плющ на взорванной стене,
запах почек тополевых,
чуть присыпанных золой,
голубей белоголовых
вихрь над стонущей землей!
И с кладбищенской ограды
все сильнее,
                    все живей
рассыпающий рулады
в честь Победы
             соловей!

...Мы идем по майской Вене,
как на праздничный парад,
и на маршала равненье
держит фронтовой солдат.

И за нашими полками
люд трудящийся идет,
тот, который вместе с нами
«Интернационал» поет.

На двоуцовых парапетах,
у дунайских синих вод,
встал под сень знамен воспетых
Австрии простой народ.

...И пошли полки в победный
бой, что столько лет вели,—
может статься, не последний
бой за счастье всей земли.

ГЛАВА ВТОРАЯ