Салим Сюрюн-Оол ЭТИХ ДНЕЙ МНЕ НЕ ЗАБЫТЬ

 

        Июнь 1948-го года, мне помнится, был особенно жарким. Жители города Кызыла ходили к Енисею не менее двух раз в день купаться, а детвора почти не выходила из воды. Вот в один из таких дней, в начале этого месяца (точную дату не помню), к нам приехал Семён Гудзенко. Естественно, мало кто из коренных жителей хорошо знал советскую литературу, её представителей, за исключением тех, кто учился в учебных заведениях Москвы, Ленинграда, Улан-Удэ, Ойрот-Тура (ныне Горно-Алтайск) и других городов. В школах только что начали изучать русский язык, русскую литературу. Правда, у нас были широко известны такие писатели, как Пушкин, Горький, Шевченко. Тувинцы хорошо запомнили имена Щипачёва, Кожевникова, тех, кто приезжал к нам в разные годы и написал произведения на тувинскую тему.
        Но вот приехал Семён Петрович Гудзенко, по существу, никому неизвестный человек. Может быть, тогдашнему руководству тувинской писательской организации (О. Саган-оолу) было известно, что приезжает такой-то. Нам, в то время начинающим писателям, откуда знать. Я, например, узнал об этом в тот день, когда было объявлено о встрече с ним в редакции газеты "Тувинская правда". Было это 25-го июня. Тот день хорошо помню и частенько вспоминаю, потому что в этот день жена нашего соседа, молодая девушка, родила своего первенца, сына. А вечером после встречи с Гудзенко мы с отцом мальчика досрочно "обмывали" новорожденного и спорили, как назвать нового человека.
        Кто он, Гудзенко? Каков он из себя? Интересно же знать. Мы спешили на встречу. Пришли в основном писатели, журналисты, отдельные работники культуры. Всего человек около тридцати. Едва помещались мы в кабинете редактора газеты, там не было никакого зала. Там мы и познакомились с Гудзенко. Оказывается, он – фронтовик. Оказывается, он – поэт. Оказывается, он приехал помочь тувинским писателям в переводе их произведений на русский язык. Он также сказал, что хочет посмотреть Туву своими глазами, найти материалы для написания новых произведений. Естественно, как всякий порядочный человек, он очень скупо говорил о себе, т.е. как о поэте, но зато больше времени своего выступления он посвятил своей фронтовой жизни, поэтам-фронтовикам: Суркову, Симонову, немного рассказал о творчестве Шолохова и других. Потом он прочитал свои фронтовые стихи.
        Вопросов к нему было предостаточно. Он на них отвечал с удовольствием, с большой охотой. И в конце он попросил каждого из нас дать ему подстрочники своих поэтических произведений: если можно, сказал, лучшие из лучших.
        У Гудзенко не было и не могло быть никакого представления о тувинской поэзии, ибо в то время не было переведено на русский язык ни одно поэтическое произведение тувинских поэтов, так же как у нас не было понятия о нём. Поэтому ему нужны были подстрочники не только для перевода, но и для того, чтобы составить представление о состоянии тувинской поэзии, о каждом из местных авторов. Ведь подстрочники (какие бы они ни были – хорошие или плохие) о многом расскажут опытному литератору.
        Потом Семён Петрович поехал по районам, объездил почти половину Тувы. Перед его отъездом в Москву тов. Саган-оол О.К. опять нас собрал, на этот раз только писателей. Гудзенко рассказал о том, что видел во время поездки. Как я понял, Тува для него – открытие. Он был поражён природой, особенно Тоджинского района.
        Уехал Семён Петрович с хорошим настроением, удовлетворённый увиденным, с полным портфелем подстрочников (у него был большой объемистый чёрный портфель).
        Вскоре, кажется, в конце этого же года (к сожалению, сейчас не помню точную дату) в Москве состоялся I Всесоюзный семинар-совещание молодых писателей. От Тувы послан был я. Тогда я был, по существу, начинающим поэтом. К тому времени мною было написано и напечатано на страницах газет не больше десяти стихотворений. Позже я понял, что они были риторическими, описательными, подражательными, очень слабыми во всех отношениях. Тогда я мало представлял, что такое мастерство, даже мало разбирался в жанрах, теорию литературы совсем не знал. Но по содержанию, идее они, наверно, в какой-то мере отвечали духу того временя, страшного времени, когда начались в Туве сталинские репрессии, ибо в них шла речь о Родине, о партии, о Ленине, о переменах в жизни народа.
       Итак, приехал я в Москву, на семинар молодых писателей. Меня определили в один из семинаров по поэзии. Семинаров было несколько, по всем жанрам. Семинаров по поэзии, пожалуй, было больше всех, потому что там, в подавляющем большинстве, собрались молодые люди. Это, во-первых. Во-вторых, приглашены были начинающие авторы. А начинающие авторы, как известно, свою литературную деятельность начинают обычно с поэзии.
        После официальной части – открытия семинара, приветствий, пожеланий руководства Союза писателей СССР, мы с Костяковым (Иваном Мартыновичем) пришли в указанную нам комнату, где должен был работать наш семинар. И. Костяков – хакас по национальности. С ним мы встретились и познакомились в вагоне поезда Абакан – Москва сразу же после отъезда поезда. Приехал с ним и Кильчичаков К.Е., студент Литинститута.
        В комнате уже сидели семинаристы, человек пятнадцать. Все они, как впоследствии понял, были, как и мы, как говорят, периферийными, со всех концов Союза. Вскоре гурьбой, с шумом-гамом зашла целая группа парней и девушек. Оказалось, что они – студенты Литинститута им. Максима Горького. Все до единого – первокурсники, как они сами представились. Среди них ставшие позже известными писателями и поэтами: Агашина, Ваншенкин с женой, Фёдоров, Винокуров, недавние фронтовики.
        Открылась дверь. Входят трое мужчин. Один здоровый, высокого роста, крепкого телосложения, красивый, с черными густыми бровями, с чёрными волосами, с открытыми карими глазами. Сразу узнал, конечно, он – Семён Гудзенко, руководитель нашего семинара, о чём нам сообщили еще в зале заседания. Другой мужчина был ростом ниже его. Третий мужчина – представитель Союза писателей – назвал и его: поэт Межиров.
        – Давайте познакомимся, – начал Гудзенко. – Я буду называть ваши фамилии по списку, вы будете, как ученики, вставать, показывать себя и отвечать – "я". Договорились?
        Да, договорились. Гудзенко вытащил из портфеля целую охапку бумаги (видимо, подстрочники), положил на стол перед собой, потом из другого кармана портфеля вынул лист бумаги и стал называть всех, как учитель, впервые вошедший в класс. Все отвечали "я", вставая, а сам Семён Петрович добавлял, откуда он или она, из какой республики, края или области.
        Мою фамилию сначала он произнёс так, как все нежившие в Туве, кто мало знаком с тувинцами, произносят.
        – Сюрюн-о-ол!
        Потом посмотрел на меня, широко улыбнулся и пояснил:
        – Он из Тувы. Мы с ним знакомы. Тувинец. У многих тувинцев фамилии таковы: заканчиваются на оол. Это означает, что он мужчина, мужского пола человек. Но произносить или читать надо как одно о с ударением. Например, Сюрюн-оол, а не Сюрюн-о-ол. Или Саган-оол. Или Сарыг-оол. У них есть писатели с такими фамилиями.
        Студентов Литинститута он не стал вызывать. Видимо, их он знал, был знаком. Они были приглашены не для разбора их произведений, а для участия в обсуждении представленных на семинар произведений приглашённых с мест авторов. У них на руках были наши подстрочники (копии). Они наравне с руководителями семинара должны были дать оценку нашему творчеству.
        Началось обсуждение. Каждый, чьи произведения подлежали обсуждению, вкратце рассказывал о себе: кто он? Какое образование? Где работает? С какого времени пишет? Имеет ли выпущенную книгу. К сожалению, имеющих собственных книг среди нас не оказалось.
        Когда шёл разговор о творчестве моих товарищей, я, честно признаться, мало что извлек для себя полезного из него. Активно выступали студенты, выступал и Межиров. Гудзенко делал заключение, подытоживал. Дело в том, что, во-первых, мы не имели под руками подстрочники, только слушали других. Во-вторых, я тогда очень слабо владел русским языком, и сейчас неважно знаю. В-третьих, в теории литературы был неграмотным в прямом смысле этого слова, хотя после каждого разбора стал постепенно понимать, что к чему.
        Гудзенко пропустил меня последним, во второй половине второго дня разбора. Это, видимо, связано, с одной стороны, тем, что он меня лично знал. С другой, у него был свой перевод одного моего стихотворения. Сначала он его прочёл.
        – Послушайте – сказал он. – Называется оно, это стихотворение, "Вперёд на всех парах",– и начал читать.
                                                    Мою страну родную
                                                    Объехать нелегко –
                                                    Отсюда, где я живу я,
                                                    До моря далеко.
                                                    Людей в колхозных сёлах
                                                    Нельзя перехвалить.
                                                    Их груд в томах тяжёлых
                                                    Непросто осветить.
                                                    На всей земле, я знаю,
                                                    Такой, как наша, нет.
                                                    А кто её хозяин?
                                                    Горняк, пастух, поэт...
                                                    Богата, как природа,
                                                    Жизнь нашей стороны.
                                                    Мы с нею год от года
                                                    Богаче быть должны.
                                                    Шумят пшеницы волны
                                                    И ходят ходуном,
                                                    Амбары переполнив
                                                    Невиданным зерном.
                                                    Народ с высот науки
                                                    Всю землю оглядел.
                                                    Когда есть ум и руки,
                                                    Под небом хватит дел.
                                                    И, русла рек меняя,
                                                    Пробив пути в горах,
                                                    Спешит страна родная
                                                    Вперед на всех парах!
        Он умел читать. И голос, и жесты, и артистичность, и точное произношение слов – всё это привлекало слушателей. Естественно, всё наше внимание и взоры были обращены к нему.
        – Ну как? – он обратился ко всем.
        Мне как-то было неловко. Ведь мои стихи не только на русском, но и на тувинском языке никто не читал перед аудиторией. Мне показалось, что сидящие все смотрят на меня.
        Минут 3-4 никто не шевельнулся. Когда он повторил свой вопрос, кто-то из студентов прервал тишину: "По-моему, неплохо".
        – Да, неплохо, – согласился с ним Гудзенко. – Теперь давайте обсуждать.
Выступили трое студентов. Потом Межиров. Он заключил категорично: "Чувствуется, что он действительно начинающий". Заключая, Гудзенко сказал:
        – Тувинская письменная литература совсем, совсем молода. Возраст её, как я понял, бывая там, всего-навсего лет пятнадцать. Может, чуть больше. Отсюда, – он развёл руками, – в тувинской поэзии в целом преобладает риторичность, многословие, описательность, восхваление на каждом шагу. Салим Сюрюн-оол начал печататься всего два года назад. Написано им очень мало. Он по мастерству уступает многим из вас. Уступает даже своему ближайшему соседу Ивану Костякову из Хакасии, о котором мы вчера говорили, хотя Костяков по образованию далеко уступает ему. Но у Сюрюн-оола есть желание стать поэтом. Это самое главное. Всё остальное придет со временем...
        Вечером состоялось заключительное заседание, где выступили руководители семинаров. Семён Петрович в своем выступлении говорил, что у советской литературы растет хорошая смена, что ей мы, писатели, должны всячески помогать и, к моему удивлению, в числе перспективных называл и мою фамилию.
        Несмотря на невысокую оценку моих стихов, с совещания-семинара вернулся довольный, окрылённый, даже с некоторой гордостью: ведь Семён Петрович меня называл перспективным. Да еще он перевёл, читал там именно моё стихотворение. Ведь, кроме меня, никто из участников семинара не удостоился такой чести!
        Этих дней мне никогда не забыть.

 

        1989

 

 

                                           

 

                                                                                                                                      Яндекс.Метрика