Антонина Максимова ОН БЫЛ СЧАСТЛИВ
Давно у меня не было такого светлого телефонного звонка: интеллигентный голос спросил, сохранились ли в архиве моего мужа Марка Максимова письма Семёна Гудзенко. Значит, поэты военного поколения кому-то нужны. Ведь в нашем мире рядом с "благородной" памятью существует неблагородная забывчивость. Она, увы, не только неблагородна, но злобна и агрессивна. Поэтому так трепетно и мучительно окунуться в прошлое.
Время свело поэтов, пришедших с Великой отечественной, в 1947 г. в здании ЦК комсомола. Они пришли в шинелях, гимнастёрках, там-то и перезнакомились и подружились, да теперь уже можно сказать, до конца своей недолгой жизни.
Семён Гудзенко ушёл из жизни в 30 лет. Он был счастлив, как может быть счастлив поэт, когда рядом любимая женщина, умевшая слушать стихи и в трудную минуту улыбаться. Тёплое маленькое существо, его дочь. Война позади, жить бы да жить.
Да, фронтовое поколение почти всё ушло, а их творчество оттеснили, но оно не отступило, как не отступало в окопах. Пройдёт время, и оно займёт свое святое, достойное их место в русской поэзии. А тогда, в 1947 г., они просто не могли не встретиться. Тогда же Мустай Карим написал о них:
Не могли мы в мире разминуться,
Если даже птицы в нём поют.
И по песням звонким даже птицы
Друг о друге в мире узнают.
Семён Гудзенко и мой муж Марк Максимов попали на один семинар к Павлу Антокольскому. В то время Марк жил в городе Омске. Поэты не любят. Вот и осталось в архиве три небольших письма, но по ним видно, что их отношения были по-мужски нежно-грубоватыми.
Сейчас, куда ни посмотришь, все вдруг стали дворянами. Так вот!.. Ошибаетесь, люди! Дворянское звание ко многому обязывало русского человека. И я не знаю, какая кровь текла по жилам С. Гудзенко, С. Наровчатова, М. Луконина, М. Львова и всех фронтовиков, но что они были гусарами – это точно, – не могли оскорбить женщину, да, пили, но их не видели валявшимися в грязи. Они могли дать обидчику и пощёчину, но в несчастье друга не оставляли. Но перед нынешним поколением у них было одно бесценное преимущество: могли позвонить Симонову, Антокольскому, Тихонову и были тут же с радостью приглашены домой и даже, простите, накормлены. Попробуйте сейчас позвонить известному писателю, так, в лучшем случае, назначит вам встречу в ЦДЛ или на работе, где вам сперва придётся познакомиться с секретарём.
Перечитайте, пожалуйста, Семёна Гудзенко. Вот несколько незабываемых строк:
Быть под началом у старшин
Хотя бы треть пути,
Потом могу я с тех вершин
В поэзию войти.
или:
Когда на смерть идут – поют,
А перед этим можно плакать.
Могу цитировать без конца. Такие стихи не могут уйти в небытие.
1990
Письма Семёна Гудзенко Марку Максимову
6.II.48
Привет, омич!
Опухший хрыч,
Захваленный Москвой.
Создатель пьес.
Сибирский бес,
не задирай нос свой!
Пишу по делу: в "Знамя" №5 будет дискуссия о поэзии. Статьи поэтов и критиков. Тебе тоже пришлют письмишко об этом. Пиши, старик, от 4 до 8 страниц. Я тоже буду. Может, и Мишка, а может, вместе, а может, с Сашкецем.
Рад за тебя – все тебя ценят, а нас держат в загоне. Тяжёлая пора. Всё в порядке. Самочувствие отличное. Настроение тоже. Пока всё, как полагается. Правда, не пишется, но это и не нужно.
За книгу спасибо!
Сашка благодарит за книгу.
Обнимаю.
Семён
* * *
Старик!
Мартынов, как всегда, перепутал. Совещание будет, но не провинциалов, а молодых писателей всего СССР, будет после выборов – в последних числах февраля. Ты будешь вызван, но все-таки напиши об этом П.Гр. и одновременно в ЦК, Котову в отдел печати. Вот всё по этому вопросу. Книгу получил, Алигер мне говорила, что и она получила. Вобщем, наводнил Москву "Наследством". Старина, не волнуйся: приедешь, о ней начнут писать. Думаю, что и так чего-нибудь появится. Моя набрана, но одна гадина ее маринует (из-за меня, а не тебя). Ну, ничего, наша возьмёт. Пишу стишки, гуляю, читаю, после 1-го еду с Лукониным в Орёл выступать. Урину пиши на Литинститут – Тверской б-р, 25.
P.S. Хотя, может, будет и провинциальное, но я пока не слыхал. Узнаю завтра.
Привет от мамы – обеды ждут.
Целую в нос.
Семён
* * *
Привет, Арон Кальдерон!
Рад за тебя. Ты, брат, прёшь к рампе на всех парах. Хочу видеть тебя и твою пиесу. Колчака-то разделал под орех? Как стихи? Думаю, что это у тебя должно получиться лучше. Пока было так. Пиши.
В Москве зима. Снег тает и снова появляется, как наша поэтическая слава. Я написал громадину, но что из этого вышло, никто пока не знает. Сейчас думаю сдавать книгу, глыбу и ряд статей, которые писал по заказу. Перевожу. Вот так и живу. Приехал Мишка. Пьем. Жду Сашку. Будем пить. Хотя я и трезв обычно, но изредка меня забирает это преступное влечение. Старик Антоколь трудится и, как всегда, хорош. Вот пока и все новости. Что у вас в Сибирии? Из Иркутска мне пишет Левитанский. Как дела в Омске-Максимске? Вспоминают ли мою "Лирическую хронику"? У вас единственное место на земле, где о ней знают. Думаю, что когда-нибудь город на этом заработает. Пока же, конечно, одни накладные расходы и тебе неприятности.
Обнимаю тебя, старик-драматург
Привет жене, дочке
Семён