На третий день после победного Салюта – пятого августа 43-го года – в Орле, удостоенном вместе с Белгородом этой всенародной воинской почести, вышел первый номер областной газеты "Орловская правда". Формат – половина нынешней многотиражки, буквы подслеповатые, бумага типа обёрточной. (Два месяца работали в коридоре полуразрушенного дома...).
        До сих пор храню это полиграфически беспомощное издание, которое тогда редактировал. Но сейчас его можно встретить только в музейных экспозициях.
        Нежданно-негаданно об этих давних днях вспомнил, когда в архиве случайно нашел снимок, датированный октябрём 48-го года. И вот почему: один из запечатлённых на снимке – Семён Гудзенко (однокашник по Московскому институту философии, литературы и истории, он был на три курса младше) заинтересовался тощей подшивкой августовско-сентябрьских газет. Внимательно читал и что-то помечал в простеньком школьном блокнотике. "Это же документы, – сказал он. – Строки будущей послевоенной биографии города".
        Показал ему и рукопись сборника (актов, копий, приказов, фотографий) – о бесчинствах гитлеровских захватчиков на Орловской земле, подготовленную группой партийных, советских работников и журналистов... Помню, Семён перечитал приказ немецкого военного коменданта генерал-майора Гамана (напечатан он был в фашистской газетенке за несколько дней до освобождения Орла). "Орёл объявляется боевой зоной, – гласила эта последняя директива коменданта. – Гражданское население должно немедленно покинуть город в западном направлении. Покиданию города в другом направлении будет воспрепятствовано силой оружия".
        Еще внимательнее он вглядывался в строки "Сообщения Чрезвычайной Государственной комиссии о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Орле и Орловской области" и в снимки, увековечившие зверства захватчиков в городах и сёлах, в лагерях военнопленных...
        Советское Информбюро в сообщении от 8 августа 1943 года процитировало фашистские газеты: "Советские войска заняли необитаемый город", "Орёл полностью разрушен"...
        Поэт делал новые пометки и что-то подчёркивал...
        С трудом разыскал один из журналистских блокнотов той поры. И там, среди изрядно стёршихся карандашных записей с места событий – о восстановлении, например, сел Верховского и Новосильского районов, моста через Оку, вокзала, – увидел лаконичные строки: "Семён Гудзенко. Октябрь 1948 года. Интересовался подшивкой и сборником документов. Дважды повторил: "Это надо пожизненно помнить. Память, её энергия плюс документы будут нужны и нашим детям, и внукам. Им долго жить"...
        И невольно мысленно повторил гудзенковские строки, написанные примерно в то же время:
                                                    Нет конца моей дороги,
                                                    И не ждёт меня порог!
                                                    Видно, снова в эпилоге
                                                    Начинается пролог.
        (См. сборник "Закарпатские стихи", 1948 г., "Советский писатель", 94 стр.).
        Недавний боец отдельной мотострелковой бригады, Семён Гудзенко ещё не знал, что трагический эпилог близок, что всего через пять лет он уйдёт из жизни, что позже о нём будут писать.
        Передо мной два мини-сборника с автографами – "После марша" (редактор П. Антокольский) и "Закарпатские стихи" (редактор М. Матусовский), изданные в 47-48-м годах – каждый десятитысячным тиражом. Семён Гудзенко читал стихи из этих книжек в тишине взволнованных послевоенных аудиторий: в Орловском педагогическом институте, в областной библиотеке имени Н.К. Крупской, в холодном, едва восстановленном сборочном цехе завода текстильного машиностроения, в приспособленном здании редакции. Читал горячо и жёстко. Никто не кашлял, не переговаривался, не ёрзал на неудобных, без спинок, скамейках.
        Статный, темноволосый, красивый, с большими "впитывающими" глазами, поэт беседовал со своими согражданами – открыто, доверительно, по-мужски.
        Так же слушали Павла Антокольского, Михаила Луконина, Александра Межирова...
        Утром, не выспавшиеся московские поэты – уже тогда все, скажу без оговорок, известные, знаменитые, – пришли в редакцию "Орловской правды", приютившуюся в ветхом двухэтажном деревянном здании. И тогда, после долгой беседы с газетчиками о войне и мире, о верности и планах, о месте в общем строю, нас сфотографировал вездесущий и единственный фотокорреспондент газеты Б.Галкин.
        И все мы были в 48-м молоды: двадцать шесть-тридцать лет. И Павел Антокольский казался, нет – был, нашим ровесником.
        ...После этого не раз были встречи в Москве, но та, "орловская", осталась в памяти навсегда. Наверное, и потому, что пожелтевшая фотография непостижимо материализует дух, настроение, интонации тех трудных суровых дней, опалённых войной и освещённых огнями первого Салюта.

        Орёл – Воронеж.
        1987
На обороте фотографии, присланной вместе с воспоминаниями В. Е. Комовым Росляков, им написано: «19.10.1948, г. Орёл (слева направо) А. Межиров, П. Антокольский, М. Луконин, С. Гудзенко, В. Комов.»