ПУШКАРИ
 
Легонечко по первопутку
скользнули полозья зари.
Горнисты играют побудку—
в казарме встают пушкари.

Идут они, поступь чеканя
(солдат узнаю молодых).
Не то что в боях на Хасане,
под Прагою не было их.

Они еще не начинали
армейскую службу свою,
когда мы поход увенчали
победой в последнем бою.
 
Я помню друзей поименно,
с которыми вместе служил,
и взятые в битвах знамена
к подножью Кремля положил.
 
А это народ незнакомый —
безусая все молодежь.
Но чем-то скуластый замковый
на старого друга похож,

и чем-то наводчик белявый
похож на другого дружка,
который еще под Полтавой
был лучшим солдатом полка.
 
...Учебные стрельбы в разгаре:
шуршит над землею снаряд,
в каждом громовом ударе —
спокойная сила солдат.

Открыты степные увалы
биноклям и резким ветрам.
Солдаты, как раньше бывало,
склоняются у панорам.
 
За много ночей и рассветов
привык полковой полигон
и железному лязгу лафетов,
к железной команде: «Огонь!»      
      
«Огонь!»
И заря полыхает.
Окончен предметный урок.
Горячий металл отдыхает.
Пушкарь у орудья прилег.

И вдруг проступило в рассвете
за дальней и дивной чертой:
вот так же прилег на лафете
сам
Лев Николаич Толстой.

Над берегом ядра гудели,
и с грохотом рушился дом.
Он был в севастопольском деле,
а книги писались потом.

...От первых редутов отчизны,
от пушек «Авроры» самой,
от залпа «катюш» по фашизму
тревожной московской зимой —
такая большая дорога,
такая большая стезя,
что даже, не веруя в бога,
мы вспомнили бога, друзья.
Мы богом войны окрестили
стального закала стволы,
которые солнце России
огнем ограждают от мглы.