Лия Соломянская "В СЕРДЦАХ ФРОНТОВИКОВ..."

 

 

        Эта строчка – из рецензии Ильи Эренбурга на первую книгу стихов молодого поэта-фронтовика Семёна Гудзенко "Однополчане". Рецензия опубликована в красноармейской газете "Победа за нами" воинской части, в которой сражался поэт.
        Номер этой газеты – поседевший, хрупкий – лежит теперь у меня на столе. Я достала его сейчас из тоненького конверта с листочком письма.
        Пожелтевшие конвертики: "Сталинград"... "Киев"... "Проездом"... – это пункты отправления. Какую удивительную силу сберегают письма военных лет! Они написаны то торопливо, размашисто, то убористо, плотно. Написаны с улыбкой, с грустью. Чернила выцвели, но они хранят живой голос, хранят горящее время войны. Перечитываешь письма, и это далекое время возникает осязаемо, реально.
        Военная Москва. Стёкла магазинов, как в тяжелые валенки, обуты в мешки с песком. Окна перекрещены белыми бумажными крестами, прищурясь, глядят на застывшие улицы... Серый дом в Черкасском переулке. "Издательство художественной литературы". Я бегу к подъезду. Здесь на третьем этаже в двух комнатах, в отгороженном кусочке коридора, помещается редакция журнала "Знамя". В этой редакции я веду отдел военного очерка. Откуда я бежала, не помню. Но вижу, как подхожу к дому, поднимаюсь по лестнице вслед за высоким худеньким пареньком. Короткая, очень не по росту короткая шинель, широкие голенища кирзовых сапог... Во всей высокой фигуре болезненная хрупкость. Наверное, это ощущение подчеркивает, создает идущий следом за пареньком госпитальный запах лекарств.
        – Как пройти в "Знамя"?
        Неожиданно звучный голос, широко расставленные оживленные глаза.
        – Я принес вам стихи...
                           Снег минами изрыт вокруг
                           и почернел от пыли минной.
                           Разрыв.
                                      И умирает друг.
                           И значит, смерть проходит
                                                                 мимо.
                           Сейчас настанет мой черёд...
        "Мой черёд"... Теперь в памяти эта строка звучит как пророчество. И голос уходит...
        В тот день вокруг стола Екатерины Михайловой – редактора журнала – собралась вся редакция. Паренёк читал нам свои стихи. Они написаны в госпитале. Это Семён Гудзенко.
        "Однополчане", "Баллада об одиночестве", "Баллада о дружбе".
        «...Настоящие книги о войне еще вызревают в сердцах фронтовиков. Стихи С. Гудзенко – одна из первых ласточек. Гудзенко – боец. Он участвовал в разгроме фашистов под Москвой. Тяжёлое ранение бросило его в тыл, где он и написал свою первую книгу – "Однополчане"», – перечитываю я теперь строки рецензии Ильи Эренбурга, опубликованной давно-давно в газете красноармейской части. – «...Война в стихах Гудзенко – это грозное, суровое дело, где много крови, жестокого и где человек находит в себе залежи высоких чувств», – говорит автор рецензии.
        Да, жестокого: "...и выковыривал ножом из-под ногтей я кровь чужую".
        Залежи высоких чувств. Гудзенко – поэт тонкой, душевной нежности и какой-то детской незащищенной улыбки. Я перечитываю его письма. Вот они из одной поездки.
        "Снова в Киеве. Был за Днестром... Снова бегал под пулями. Жив. Был двести шагов от немецких окопов. Допрашивал пленных на передовой. На пароме форсировал Днестр.
        С Ч А С Т Л И В!!!"
        И рядом сразу строгая строчка поэта:
        "Видел дорогу наступления... Хочу писать стихи, прозой не выходит".
        И всегдашняя улыбка: "Напиши мне на Киев, Рейтерская, 29, кв. 5. Бессмертному для Гудзенко (тоже бессмертного)".
        "Тоже бессмертного" – это не просто шутки, это свойственная его чуткой, ранимой душе насторожённость, взыскательная требовательность к себе. В пакете с фронтовыми очерками "От Днепра до Прута" письмо. Вот последняя строчка письма, веселого, оживленного: но она-то, эта строчка, и выдает волнение поэта. "Стихи, кажется, начинают писаться. Думаю над поэмой. Через два дня на фронт".
        "Начинают писаться"... "Не очень пишутся". Как понятно это состояние всем пишущим. Ещё одно письмо. Это уже конец июня.
        "...Ты знаешь, я в этой поездке все передумал сначала. Всю уверенность потерял, все пересмотрел. Порой бывает очень тяжело, что не могу писать так, как хочется. Хотя я по-прежнему злой и в Москве за все отыграюсь: поэму допишу! Об Украине напишу много, но пока мне нелегко. Часто думаю: может, я не за то взялся – менять профессию, черт его знает! Стал самоедом...
        Фронт, как ты и предполагала, дал мне больше, чем годы в Москве. Об этом думаю и хочу писать. Кажется, наступление понял…"
        Рядом с письмами в тонких пожелтевших конвертиках маленькая зелёная книжечка – одна осьмушка писчего листа: "Семён Гудзенко. Сталинградская тетрадь. Стихи. 1943 год". Книжечку издала выездная редакция "Комсомольской правды". Ее редактор – Семён Нариньяни. Набирали книжечку вручную, печатали на плоском станке в вагоне походной типографии. Маленькая эта книжечка сброшюрована одной тетрадочной скрепкой. Открывают её стихи "Тишина".
                                                   ...Последний залп.
                                                                 И после дней бессонных
                                                   дождались мы
                                                                 невиданного сна,
                                                   и наконец-то
                                                                 с третьим эшелоном
                                                   сюда пришла
                                                                 сплошная тишина.
                                                   Она лежит.
                                                                 Неслыханно большая,
                                                   на гильзах
                                                                 и на битых кирпичах...
        Тишина... И какой несмолкающий бессмертный голос поэта-бойца. Записала эти строки по памяти, повторяя голос, интонации поэта, они звучат, живут до сих пор.
        Годы прошли длинной чередой. Вот и победный сорок пятый стал давним – тридцатилетним, юбилейным... На полке сборники стихов Семёна Гудзенко. Они вышли после смерти поэта. На столе его письма, живой след... голос худенького паренька в солдатской шинели, который быстро шагал в редакцию журнала "Знамя" по военной улице Москвы 1942 года.

        1975

 

 

 

                                                                                                                                      Яндекс.Метрика