...Вторая половина октября 1950 года. Самаркандский университет опустел: сегодня занятий не было, объявили о том, что завтра студенты всех факультетов и курсов выезжают на целый месяц на сбор хлопка. И, несмотря на такой горячий день, а также и на то, что о встрече с поэтом С. Гудзенко узнали только члены литературного кружка, да и то поздно, в послеобеденное время, литературный кабинет филологического факультета к 6-ти часам вечера был полон. На встречу пришли члены литературного кружка, студенты разных курсов, молодые рабочие заводов, школьники.
        ...Около факультетской стенной газеты "Филолог" стоял высокий, незнакомый мне человек в светлой рубашке и серых брюках. Он внимательно читал газету, иногда что-то записывал себе в блокнот. К нам на заседания литературного кружка часто приходили ребята с "Красного двигателя" и "Кинапа", спорили с нами, студентами-филологами (я тогда учился на 4 курсе), читали свои стихи и рассказы. Я и подумал, что на встречу с московским поэтом пришел еще один новичок с завода.
        В начале 7-го в кабинет русской литературы вошёл высокий молодой человек, которого я видел около стенной газеты. Он окинул всех взглядом своих больших, каких-то особенно глубоких и немножко печальных глаз и сказал:
        – Начнём. Я в Самарканде третий раз. Очень хотелось встретиться с филологами. Признаться, боялся, что сегодня встреча не состоится. Все готовятся к выезду на хлопок.
        Настроение у Семёна Петровича было отличное. Чувствовалось, что он попал в знакомую обстановку, в круг своих друзей и интересов. Да и как ему было не радоваться, когда кругом молодёжь – рабочие, студенты, школьники. Ведь он сам не так давно был активным комсомольцем-школьником и студентом, редактировал школьную стенную газету, был душой литературного кружка.
        Семён Гудзенко кратко охарактеризовал основное направление советской поэзии в послевоенные годы, коснулся отображения средствами лирики творческого созидательного труда нашего народа.
        – У нас ещё много появляется стихов о войне. Да это и понятно. Эта тема – надолго. Но больше поэтических произведений наши поэты пишут о мирном труде. И это хорошо. Однако почему-то в последнее время мало пишут о жизни советских воинов в мирной обстановке, об их трудовых буднях, чувствах и переживаниях. Меня эта тема захватила всего. Вот уже несколько лет бьюсь над "Дальним гарнизоном". Закончил поэму, напечатал, но неудовлетворён, часто бываю в воинских частях, сравниваю написанное с жизнью. В правдивости изображения, в современной теме вся сила нашей поэзии... Хорошо, что у вас многие пишут стихи, рассказы, критические статьи. До встречи с вами я просмотрел несколько выпусков вашего рукописного альманаха "Путь молодых". Похвально. Есть большое желание писать. Но многие из начинающих поэтов мало знают жизнь, слабо знакомы с поэтической техникой. Очень много стихов на отвлечённые темы, и мало о сегодняшнем дне... А дни-то у вас какие! Горячие, боевые. Мне показалось странным то, что в альманахе о вашем поистине героическом труде на хлопковых полях ничего не напечатано, кроме разве прочувствованной, но во многих местах наивной "Юркиной любви", где несколько страниц посвящено пребыванию студентов на хлопке... Конечно, современную тему трудно схватить, ярко отобразить, хотя она так и просится в стихи. С этим у меня тоже не все ладно. Надо изучать жизнь, всегда быть в гуще жизни. Много видеть и знать...
        "Много видеть и знать!" – это было сказано не для красного словца. Семён Гудзенко, как мы узнали после, несмотря на свою болезнь, был всё время в пути, побывал за короткое время во многих местах страны: в 1946, 1947 годах – в Закарпатье, в 1948 году – в Туве, в 1949 году – в Кушке, Ташкенте, Душанбе, в 1950 году – в Самарканде, во многих воинских частях Туркестанского округа.
        Мне особенно запомнились слова С. Гудзенко: "Я не могу вам передать ту радость, которую я испытываю, когда после изучения действительности, многих встреч и фактов, точно знаю, о чём писать и как писать".
        Теперь, когда появились в печати многие выдержки из фронтовых записных книжек, особенно ясно чувствуется, каким любознательным, правдивым и кристально-чистым был поэт в жизни и в поэзии. В одной из записных книжек (№3, 16 апреля 1942 г.) он писал: "Хорошее чувство, когда есть о чём писать, когда поиски героя увенчались успехом. Героя знаешь лучше, чем себя, видишь его ясно, ясно..." (Эту выдержку из фронтовой записной книжки привела мать Семёна Гудзенко Ольга Исаевна в письме ко мне в 1961 году.)
        Семён Гудзенко говорил немного, и больше о своих трудностях в овладении поэтическим мастерством, о своих сомнениях, неудачах, постепенно внушая нашим молодым поэтам мысль, что поэзия – трудное, повседневное дело.
        Нам показалось странным, что поэт, выпустивший уже несколько сборников стихотворений, "не похвастался" ни одним из них, ни разу не оттенил свою удачу в том или ином стихотворении.
        Но эту удачу, талантливость, искренность и глубокое знание жизни мы почувствовали сами при чтении им стихов, к которому он перешёл очень скоро.
        – Если вы не возражаете, я прочту вам несколько стихотворений... и уже опубликованных, и только написанных.
        После дружных аплодисментов он прочёл "Балладу о дружбе". Но как прочёл! Семён Гудзенко моментально преобразился, его трудно было узнать. Того Гудзенко, который только что спокойно рассказывал о поэзии, уже в кабинете не было. Был Гудзенко-боец. Он горел огнём, весь был в напряжении, готовый к смертельной схватке с врагом. Всё его существо было на поле боя. И когда он прочёл:
                                                    Ну, хорошо,
                                                                     пусть мне идти,
                                                    пусть он останется в живых.
                                                    Поделит
                                                                с кем-нибудь пути,
                                                    и хлеб,
                                                              и дружбу,
                                                                             на двоих.
                                                    И я шагнул через порог...
– мы все замерли. Мы были вместе с ним на поле боя, мы ясно почувствовали, что это поэтом не выдумано, что он это сам пережил, что он тогда, сейчас, всегда ради друга готов идти на смерть. Это чувство передалось и нам, он воспитал в нас его как-то моментально, он стал нашим лучшим другом, за которого мы теперь готовы были идти в огонь и в воду.
        Крепко нас ударили по сердцу следующие четверостишия, говорящие жестокую правду о его друге, который пошёл вслед за ним, провёл "всю ночь в огне", содержащие высокие мысли о вечной нерушимой дружбе:
                                                    Он не вернулся.
                                                                            Мне в живых
                                                    считаться,
                                                                   числиться по спискам.
                                                    Но с кем я буду на двоих
                                                    делить судьбу
                                                                с армейским риском?
                                                    Не зря мы дружбу берегли,
                                                    как пехотинцы берегут
                                                    метр
                                                           окровавленной земли,
                                                    когда его в боях берут.
        Да, поэт в этой балладе действительно воспел самое высокое в человеческой жизни – верную дружбу, взволнованно передал рассказ лирического героя о нерушимой дружбе двух молодых людей. Поэт выбрал для своей баллады самые впечатляющие детали, картины и явления и уже после нескольких строк от лица лирического героя-рассказчика – говорил главные слова о дружбе:
                                                    Мы нашу дружбу берегли,
                                                    как пехотинцы берегут
                                                    метр
                                                           окровавленной земли,
                                                    когда в боях его берут.
        Перед друзьями встал жестокий вопрос: кому из двоих "остаться на войне в живых?". Лирический герой кратко говорит о себе и о своем товарище:
                                                    И он опять напомнил мне,
                                                    что ждёт его в Тюмени сын.
                                                    Ну, что скажу?
                                                                          Ведь на войне
                                                    я в первый раз побрил усы.
        Но эта краткость до предела насыщена драматизмом, выявляет главное в жизни того и другого: у друга в Тюмени сын, лирический же герой слишком молод, мало видел в жизни, на войне "в первый раз побрил усы".
        Именно поэтому так сильно звучат такие правдивые строки, проникая глубоко в сердце каждого читателя:
                                                    Мне дьявольски хотелось жить, –
                                                    пусть даже врозь,
                                                                               пусть не дружить.
        Но дружба сильнее даже этого чувства, сильнее жизни, и он идёт на смерть.
        Далее поэт находит новые повороты в сюжете, усиливается драматизм, вступает в решительные действия его друг, у которого в Тюмени сын.
                                                    Но было мне не суждено
                                                    погибнуть в переделке этой,
– говорит лирический герой.
        Его спас от гибели верный друг, который "всю ночь в огне" "глушил" "врагов" "исступлённо толом", "из-за бугра бил наповал из автомата". Друг геройски погибает, избрав "из всех наград" "одну – любовь солдата".
        Стихи Семёна Гудзенко напомнили нам боевые, жизнеутверждающие стихотворения комсомольских поэтов 20-х гг. Семён Гудзенко – наш современный комсомольский поэт, поэт молодости и отваги, певец современных мыслей, чувств и переживаний молодёжи. Мы это ещё раз глубже почувствовали после такого горячего чтения, чтения, которое охватывало одним огнём и настроением и поэта, и слушателей – таких стихов, как "Память", "Перед атакой", стихов из "Сталинградской тетради". Мы всем сердцем осознали, что жизнь для Семёна Гудзенко – это беспрерывная борьба, неустанный труд, крепкое единение с народом, что он "всегда перед атакой".
        Все мы тогда почувствовали, что встретились, хотя с молодым поэтом, но уже мастером. Нам запомнились наполненные большим смыслом последние строки из стихотворения "Подрывник":
                                                    И в рельсах, согнутых улиткой,
                                                    отражена его улыбка...
и немногословное, с контрастными строками, точное описание морозной зимы:
                                                    Был мороз.
                                                                     Не измеришь по Цельсию.
                                                    Плюнь – замёрзнет.
                                                                                  Такой мороз.
                                                    . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 
                                                    Были щи ледяные.
                                                                                Горячие
                                                    были схватки 

                                                                         за пять этих дней.
        Врезались в память и такие строки:
                                                    ...вели расстреливать каратели
                                                    под смех гармоники губной...
        А с каким восторгом и подъёмом он читал "Добрый дождь"! Путешествуя по Средней Азии, он, как и все мы, соскучился по дождю, по освежающим его струям.
        В кабинете было душно, и когда он прочёл первую строфу, чеканя каждое слово, подчеркивая пружинистый ритм стиха, –
                                                    Дождь засуху трясёт,
                                                    аж пыльный шлях дымится.
                                                    С грохочущих высот
                                                    вода в поля стремится.
                                                    Старухи крестятся,
                                                    дождю подставив лица.
                                                    Кто с ливнем встретится,
                                                    тот сразу прослезится,
– многие из нас посмотрели на окна: нам показалось, что там, на улице – ливень, мы "слышали" шум долгожданного дождя, "почувствовали" его прохладу.
        С улыбкой и с каким-то особым чувством, задушевностью поэт прочёл "Вешние воды".
        После вечера мы повторяли четверостишие из "Вешних вод", которое так образно, с неподдельной правдивостью рисовало картину русской природы:
                                                    Черёмух белые платки
                                                    мелькнули в мелколесье,
                                                    как будто кто-то у реки
                                                    их просушить повесил.
        Мы дружно аплодировали и тем строкам из ненапечатанных ещё стихотворений, которые изображали любимые среднеазиатские пейзажи, были наполнены местным колоритом, самаркандским воздухом.
        Семён Гудзенко прочитал, как он сказал, набросок к стихотворению, в котором были и такие строки, так хорошо "схватившие" местную природу:
                                                    ...Жёлтая акация в цвету,
                                                    жёлтое светило высоту
                                                    набирает перпендикулярно,
                                                    жёлтая река, и желтизной
                                                    отдаёт сухой, трескучий зной,
                                                    отдаёт безмолвно и угарно.
        А вот строки из стихотворения "У однополчан", которое, по-видимому, только что было занесено поэтом в записную книжку, в Самарканде:
                                                    Тишина осенняя в далёком,
                                                    милом гарнизонном городке,
                                                    где стрижи
                                                                     без устали
                                                                                     вдоль окон
                                                    ловят свои тени на песке,
                                                    где с дерев –
                                                                        орешин и урючин –
                                                    каждый лист достоин лечь в альбом,
                                                    а не будь арык таким живучим,
                                                    пыль стояла б лессовым столбом.
        Хорошо уловлена поэтом и такая деталь нашего пейзажа:
                                                    По окраине заречной, где сады
                                                    над потоком замутнённым, но студёным,
                                                    к сентябрю, напившись солнца и воды,
                                                    спины гнут под урожаем многотонным;
                                                    по окраине булыжной, как всегда,
                                                    как по зимней норме с неба синих сводов,
                                                    телеграфные забиты провода
                                                    снегом хлопкоочистительных заводов...
        После встречи мы вышли вместе с Семёном Гудзенко на бульвар. Было уже темно. Тихий освежающий ветерок был встречен поэтом с радостью. Он дышал всей грудью, и казалось, что ему не хватает воздуха. И только сейчас мы увидели, как он устал, утомлён.
        По дороге в гостиницу он говорил мало. Шёл медленно, смотрел себе под ноги, старался загребать носком ботинка обильно нападавшие на тротуар огромные листья чинар и тополей. Действительно, "каждый лист достоин лечь в альбом".
        Я и мой друг В., серьёзно занимающийся поэзией, попросили у Семёна Петровича разрешения завтра зайти к нему.
        – Что ж, заходите. Часов в одиннадцать, – устало произнёс он, и мы расстались с ним, ещё долго на обратном пути в общежитие обсуждая между собой сегодняшний вечер, взволновавший всех.
        Семён Гудзенко жил в номере один. Когда мы вошли в номер, он, полулёжа на диване, читал "Новый мир". На столе, на подоконнике, на диване – свежие газеты и новые журналы. Как бы пересиливая себя, чуть приподнявшись, он улыбнулся и сказал: "Здравствуйте! Садитесь". Сначала мне показалось, что он манерничает, притворяясь уставшим, болезненным; и всё это от того, что пришли мы. Мы стояли.
        – Садитесь, садитесь, – сказал он, оживившись, и, помолчав, добавил: – Мне что-то сегодня нездоровится. – Он с нажимом провёл несколько раз по животу ладонями, его лицо на какое-то мгновенье исказилось, он отвернулся на несколько секунд, потом обратился к нам: – Что там у вас новенького? Выкладывайте.
        Хотя он старался быть весёлым и непринуждённым, однако глаза его были печальны; он часто смотрел сквозь нас, в окно, на улицу. Ни я, ни В. не знали тогда, что Семён Гудзенко был тяжело ранен в 1942 году. Не знал я и его печальных стихов, написанных в 1946 году:
                                                    Мы не от старости умрём,
                                                    от старых ран умрём.
        Действительно, Семён Гудзенко умер в феврале 1953 года от старых ран.
        Всё-таки "догнала война Семёна" – как со скорбью в сердце говорили его друзья после безвременной смерти молодого талантливого поэта.
        Свои заметки о лирической поэзии последних лет я читать не стал. Читал стихи В. Семён Гудзенко не перебивал его при чтении стихотворений, а когда он кончал читать, качал головой и говорил: "Ещё". И так он прослушал подряд несколько стихотворений. Первые его слова были не о стихах В. Он начал с вопроса:
        – Сколько вам лет?
        В. сказал.
        – Значит, 1923 года рождения. Мы почти ровесники. Был на фронте? - он посмотрел на орден на груди В.
        – Да....
        – А вот этого как раз и не ощущается в ваших стихах. По стихам не видно, что вы прожили такую интересную жизнь. Не видно. И тематика какая-то отвлечённая. Вижу – выдавливаете из себя. А зачем? И такие спокойные стихи.
        Эта глубокая мысль поэта стала мне особенно понятной сейчас, когда я недавно прочёл в его записной книжке "Если не задыхаешься в любви и горе – стихов не пиши".
        Он неожиданно умолк, лицо его стало розовым. Чувствовалось, что ему очень неудобно – не сказал ни одного доброго слова. Потом встал, взял со стола огромную зелёно-розовую гроздь винограда осеннего сорта и сказал:
        – Какая внутренняя сила! Видите: так крепко прижались виноградинки друг к другу, что вмялись чуть не наполовину... Вот она, жизнь!.. Прекрасная деталь! А этого многие не видят... Вот такую бы силу стиху!
        Он оторвал несколько потерявших форму виноградинок, положил их на ладонь и внимательно стал рассматривать вдавлинки.
        Неожиданно зазвонил телефон. Семён Гудзенко встал с дивана, поднял трубку:
        – Здравствуйте, товарищ подполковник. – Лицо его засветилось. – Это очень хорошо ... Да... Да... Ждите... Еду... – Бросил трубку и, обращаясь к нам, сказал: – Начинаются учения. Здорово! Ещё раз проверю жизнью свой "Дальний гарнизон"...
        Прошло 40 лет после памятной встречи Семёна Гудзенко со студентами нашего университета и 37 лет со дня безвременной смерти талантливого поэта, поэзию которого так горячо любит наша советская молодёжь.
        Творчество С. Гудзенко вдохновляет советских людей на трудовые и боевые подвиги, рождает в сердцах благородные и высокие чувства, любовь к своей Родине.
        Поэзию С. Гудзенко хорошо знают студенты Самаркандского университета; филологи пишут о его произведениях курсовые и дипломные работы, знакомятся всё с новыми и новыми строками его жизни и творчества.

        1964 г.