До сего времени хранится у меня небольшой сборник "Избранные стихи" Семёна Гудзенко (издательство "Правда", Москва, 1953г. Библиотека "Огонёк", № 37). Особенно меня взволновало стихотворение "Память", которое я увидел впервые. Есть там такие строки:
                                                  Пусть кому-нибудь кажется мелочью,
                                                  но товарищ мой до сих пор
                                                  помнит только узоры беличьи
                                                  и в берёзе забытый топор.
        В конце войны, когда Семён Гудзенко был корреспондентом нашей фронтовой газеты "Победа за нами", и в послевоенный период мы часто встречались, вспоминали наши военно-партизанские дороги. Однажды мы возвращались поздно вечером из литобъединения "Молодая гвардия" на площади "Дзержинская", в метро шёл разговор о поэзии, которая правдиво отражает героику войны. Заговорили о запомнившемся обоим тяжёлом бое за деревню Кишеевку в Калужской области, где наши отряды – Лазнюка К.З. и Горбачёва Н.С. – в январе 42-го года понесли значительные потери.
        Из деревни Гульцево горбачёвцы на лыжах в белых маскировочных халатах на рассвете лесом подошли к деревне Кишеевка. С хода взять деревню не удалось. Эти тяжёлые бои, потери товарищей-друзей остались в памяти навсегда.
        Однажды, после жарких споров в литобъединении "Молодая гвардия", в которых я не участвовал, но был активным наблюдателем, мы ехали домой со станции метро "Дзержинская". Речь зашла о политруке роты Николаенко Карпе Ивановиче, судьба которого сложилась довольно трагично. Я рассказал Семёну, как перед утренним наступлением нас подбадривал политрук, стоя на лесной просеке, указывая на обычный крестьянский топор, оставленный в берёзе, несколько выше человеческого роста вбитый в ствол. "Снова кончились трудовые будни у крестьян... – говорил он. – Снова побитый враг под Москвой сеет смерть на нашей земле..." В деревне слышался плач, крики женщин и детей, короткие автоматные очереди. Пропуская лыжников около себя, приговаривал: "Ребята, дадим по первое число фашистским извергам, вперёд, быстрей к деревне, на помощь нашим советским людям!" Этот русский топор и кровавые бои за деревню Кишеевку остались в моей душе на всю жизнь. Только через несколько лет я прочитал стихотворение Семёна Гудзенко "Память" и вспомнил наши разговоры о боях под Сухиничами и Думиничами, в деревнях Кишеевка, Куклино, Чваново, Маклаки, Поляна и Хлуднево, где возвышается величественный обелиск 22-м героям-лыжникам, товарищам Семёна по отряду Лазнюка К.З. Мне кажется, что клятва бойцов-лыжников на братской могиле героев-комсомольцев отомстить врагу в тылу врага и мои личные переживания нашли отражения в поэзии Семёна.
        Еще вспоминаю встречу с Семёном Гудзенко в МК и МГК ВЛКСМ в 1948-49 году, когда среди комсомольского актива Москвы и области совместно с молодыми литераторами обсуждалось Постановление ЦК ВКП(б) по журналам "Звезда" и "Ленинград". После доклада секретаря МК и МГК ВЛКСМ Красавченко Н.П. начались острые полемические выступления. Наиболее яркое, критическое выступление было у Семёна. Молодежная комсомольская аудитория встретила его с восторгом (я в то время был секретарём Наро-фоминского ГК ВЛКСМ). Говорил он убедительно и громко, иногда жестикулировал, убеждая, что для литературы сегодня главное – отражение жизни, героики войны, пафоса строительства, восстановления народного хозяйства. Молодежь, как и на фронтах Отечественной войны, должна идти в первых рядах. При расставании я ему сказал: "Здорово, хлёстко выступил..." Крепкое рукопожатие – и мы разъехались; я – в Наро-фоминский район Московской области...