Илья Эренбург О ПОЭТЕ ГУДЗЕНКО

Из выступления на творческом вечере С. Гудзенко            21 апреля 1943 г.

Публикация В. А. Мильман и Л. И. Соловейчика по стенограмме, хранящейся в архиве И. Г. Эренбурга 

       

        ...Я не думаю, чтобы война была климатом, созданным для расцвета искусства, как ее хотят представить. Нелепо говорить о каждом периоде как о периоде расцвета. Говорят, что любой период способствует расцвету искусства. В таком случае искусство все время должно было бы процветать. Но это не так. В искусстве бывают срывы и подъемы. Период войны отнюдь не способствует расцвету искусства. Я не встречал садовода, который в энтузиазме патриотизма говорил бы, что сады его с необычайной силой расцвели во время войны. Мы больше всего сейчас боимся за самое существование садов, за то, чтобы они не были совсем уничтожены. Мы воюем за самое существование поэзии. Война найдет отражение в поэзии, но это не значит, что она способствует постоянному расцвету искусства в то время, как она происходит. Искусство чрезвычайно напоминает ту игру, в которую играли в детстве и юности люди моего поколения. Эта игра состояла в том, что фант платил тот, кто говорил «да» или «нет», «черное» или «белое». Искусство построено на том, чтобы не говорить «да» или «нет», «черное» или «белое», как живопись не применяет в чистом виде черной и белой краски, так и
искусство в широком смысле отвергает черный и белый цвет. А война признает только «да» и «нет», только «черное» и «белое». Все промежуточное снимается и может только сорвать победу.
        Вот почему я говорю, что настоящая поэзия войны придет лишь потом. Мне приходилось видеть людей, вышедших из боя. Я видел их близко. Мне всегда казалось, что они напоминают разбуженных от глубокого и тяжелого сна. У них всегда какие-то невидящие глаза. Они плохо соображают. Они только что оторвались от большого напряжения и с трудом переходят к мелочам другого периода — после боя.
        С Гудзенко случилось, благодаря немецкой пуле, нечто подобное. Он на какое-то время вышел из боя.      В первые месяцы после этого он молчал. Я не видел его тогда, но думаю, что у него были несколько невидящие, отрешенные от окружающего, глаза. Но и в нем уже что-то вызревало. Он начинал смотреть на то, что он только что пережил. Пуля способствовала преждевременному развитию той поэзии, которая, вероятно, станет гораздо более распространенной через некоторое количество времени. Эта поэзия — изнутри войны. Это поэзия участника войны. Эта поэзия не о войне, а с войны, с фронта. Поэт писал эти стихи в какой-то период вынужденной передышки, в период перерыва, когда он мог что-то поэтически осознать. Именно поэтому его поэзия мне кажется поэзией-провозвестником. В ней меня потрясают некоторые внутренние черты. Он очень молод. Он принадлежит к тому поколению, которого мы еще не знаем, книг которого мы не читали, но которое будет играть не только в искусстве, но и в жизни решающую роль после войны. К этому поколению мы подходим с глубоким интересом и вниманием. От этого поколения, собственно говоря, зависит, что будет и как мы со всем справимся.
        Что поражает в стихах Гудзенко?
        Плотность и конкретность. Здесь нет никакой истерики, никакой духовности, которая почти бесплотна, как пар, которая абстрагируется. Здесь нет также высокого увлечения ритмом. Эта поэзия всецело на земле. Все ее находки сводятся к опознанию мира гораздо более, чем к изучению каких-то подводных и воздушных течений. Эта поэзия может некоторым показаться мало дерзкой. У нас есть теперь эпигоны дерзости, которые запомнили, как кто-то дерзал 25 лет тому назад, и считают, что тот, кто не повторяет этого, является по существу малодерзающим. Это исходит из абсолютно вздорного предположения, что в искусстве есть прогресс, в то время, как в искусстве нет абсолютно никакого прогресса. Прогресс может быть в технике, в жизни, но никакого прогресса от греческой скульптуры до той, которую мы видим у наших современников, нет. И это не потому, что современники не постарались. Нет прогресса и в поэзии. Абсолютная нелепость предполагать, что поэзия Маяковского представляет какое-то более прогрессивное явление по сравнению со стихами Пушкина, которые, якобы, являются устаревшими (подобно тому, как, когда изобретается автомобиль, отпадает
передвижение при помощи лошадей). Нельзя прилагать технический прогресс к искусству. Это вздорное предположение.
        Поэтика Гудзенко срастается с его существом. Было бы нелепостью подходить к этой поэзии с поисками той импрессионистической ритмики, которая была свойственна эпохе 25 лет тому назад. Это совершенно не то. В ней есть своеобразный классицизм. В ней есть то, что есть в музыке Шостаковича, то, что было в свое время названо смесью формализма с натурализмом, что является смесью барокко с реализмом и что является чрезвычайно типичным для нашей современности и ее художественных произведений. Это вы услышите в стихах Гудзенко.
        Я хотел бы закончить таким указанием: вспомните первую мировую войну. В 1914—1917 гг. в Европе было ни одного человека, который не клялся бы, что эта война была последней. Об этом говорил Барбюс, говорил Клемансо. Теперь нет ни одного сумасшедшего в Европе, который бы сказал, что эта война будет последней. Если бы такой человек нашелся, его просто засмеяли бы. Он ушел бы пристыженный. Я не хочу сказать, что это явление прогресса или регресса. Теперь люди мудрее, чем были в свое время мы. Они родились несколько более взрослыми и многому от рождения научились.
        У Гудзенко есть хорошие стихи об одном студенте, который стал на войне умнее, и то, что он стал на войне мудрым, автор доказывает одним соображением, что он стал чаще писать письма матери. Для того, чтобы определить это, как мудрость, надо самому стать взрослее. Ребенку и юноше никогда не придет в голову, что доказательством того, что он стал взрослее, является то, что он стал чаще писать матери. Юноша и ребенок, наоборот, думают, что взрослые люди совсем перестают писать своим родным. И человек, живший 25 лет тому назад, написал бы, что он стал взрослым и совсем забыл слово «мать». В этом различие поколений. На наше молодое поколение я гляжу не только с огромным вниманием, но и с волнением. Это то поколение, которое будет строить жизнь после нашей победы. Поэтому ко всему, что делает сейчас это поколение, я подхожу с таким нетерпением и волнением.

 

 

 

                                                                                                                                      Яндекс.Метрика