СЕМЕН ГУДЗЕНКО

        Семен Гудзенко работал в поэзии около десяти лет. За ним закрепилось и не успело покинуть его звание «молодой поэт». Таким он и остался жить в поэзии, не успев осуществить многих своих размашистых планов, не успев выправить горы черновиков и дописать десятки начатых стихотворений.
        Иные молодые поэты чувствуют себя неловко или даже обижаются, когда их называют молодыми. Они много теряют от этого — и прежде всего теряют ощущение молодости и то чувство начала и открытия, которое сопровождает настоящего художника на протяжении всей его жизни.
        Ранняя смерть оборвала поэзию Семена Гудзенко, но она же позволила нам понять, как много хорошего успел сделать поэт, как полно и ярко он жил, всей силой чувства служа сегодняшнему дню, а значит и будущему. Его творчество было всегда устремлено вперед и в завтра, и, наверное, поэтому мы, его современники и товарищи, вместе с ним думали не о том, что уже написано,' напечатано, издано, а о том, что будет создано. Теперь нам приходится рассматривать творчество поэта как завершенное.
        Настоящий поэт самое главное о себе говорит в стихах. Семен Гудзенко даже не успел написать автобиографию, но стихи его — от книги к книге — создают образ солдата послеоктябрьского поколения, сына советской эпохи. При его жизни я был его товарищем и близко знал его в те годы, когда он становился и стал поэтом. Думаю, что это дает мне право говорить не только о его стихах, но и о его жизни, что, впрочем, сливается воедино в представлении современника.
        Семен Гудзенко родился в 1922 году, в Киеве. Пионерская труба позвала его из детстаа в отрочество, из киевской школы он приехал в московский вуз и перед самой войной стал студентом.
        В Институте философии, литературы и языка (ИФЛИ), позже влившемся в МГУ, сошлось немало талантливых молодых людей, очень, может быть, даже слишком самозабвенно любивших поэзию. Я не оговорился, вспомнив, что они самозабвенно любили поэзию, и не собираюсь унизить этим дело, которому посвятил свою жизнь. Но бывает в юности, что любовь к поэзии заслоняет перед талантливым начинающим жизнь. Жизнь воспринимается через чужие стихи, и, в ущерб собственным способностям, эти чужие стихи подчиняют себе и творчество, и поведение, и развитие, мешают окрепнуть чуть прорывающемуся собстаенному голосу.
        Опасность литературщины угрожала юным ифлийцам. У них не было жизненного опыта, они чаще шли от поэзии, чем от жизни. Но в основе их советского воспитания был прочный фундамент; всей логикой своего коротенького пути они были прежде всего комсомольцами, прежде всего бойцами. Поэзия жизни занимала главенствующее положение в их сознании. Конечно, они горевали, что не успели на строительство Днепрогэса, Магнитки и Комсомольска; война в Испании была их болью; на финский фронт они рвались в лыжные эскадроны, а на Отечественную войну ушли прямо с зачетов и экзаменов лета тысяча девятьсот сорок первого года.
        Девятнадцатилетний Семен Гудзенко отложил книги и прошел школу партизанской борьбы. Он был заброшен в тыл противника, и о том, как он сражался, рассказали нам его первые стихи. Да, он писал и раньше и шумел допоздна на литературных диспутах в институте, но то были еще первые опыты, а настоящие стихи написались в подмосковных лесах, рукою, сведенной морозом.
        Быть может, о том же — о солдатской дружбе, о вере в победу, о преодолении непреодолимых трудностей — писал уже Симонов на Халхин-голе, писали Сурков, Тихонов и Твардовский холодною финской зимой. Но их младшие товарищи — Гудзенко, Межиров, Наровчатов, Орлов — внесли в поэтический рассказ о подвиге нечто новое и особенное. Это было продолжение и развитие высоких традиций советской поэзии, выпавшее на долю второго поколения воинов и подготовленное всем ходом жизни нашей страны и ее поэзии.
        В стихах Семена Гудзенко редко встретишь громкую фразу. Стихи по преимуществу сюжетны, построены как баллады. На двухстраничном плацдарме развертываются большие события н сражения. В «Балладе о дружбе» решается вопрос, кому из двух сроднившихся на войне товарищей оставаться в живых. С беспощадной искренностью поэт раскрывает читателю мучающие его мысли:

                                                   Мне дьявольски хотелось жить,
                                                   пусть даже врозь,
                                                                              пусть не дружить.

        Эти строки больно задевают читателя. Неужели страх сильнее дружбы? Но следующие строки в какой-то почти бытовой интонации развеивают эти сомнения:

                                                   Ну, хорошо,
                                                                     пусть мне идти,
                                                   пусть он останется в живых.

        Напряжение достигает своего предела, когда герой стиха уходит на верную смерть. Но он остается в живых, потому что товарищ прикрывает его своим огнем и гибнет во имя дружбы.
        Эти стихи ярко раскрывают качество советского человека. «Баллада о дружбе» — ключ ко всем фронтовым стихам поэта. После такого стихотворения уже нельзя перекинуть страницу, если на ней подпись поэта, который написал такое.
        С первыми своими стихами и еще не зарубцевавшейся первой тяжелой раной, в не очень ладно пригнанной шинели рядового приехал Семен Гудзенко в Москву. В его заплечном мешке были и стихи о любви, но не о прошлой и не о настоящей — о будущей, были стихи о товарищах, оставшихся в партизанских засадах, о боевых командирах. Сквозь неровные строки этих стихов проступала суровая правда войны и неугасимая солдатская ярость. А самое главное — в них была неистребимая вера в победу, оказавшаяся сильнее трагического отступления, потерь и гибели.
        В стихотворении «Перед атакой» как мороз по коже, передано ощущение боя. И, наверное, каждый любящий поэзию наизусть помнит строки:

                                                   Мне кажется, что я магнит,
                                                   что я притягиваю мины.

        В сорок втором году в нетопленом Доме литераторов читал временно списанный по ранению из боевых расчетов поэт свои стихи, и как-то сразу немногочисленной аудитории, а затем и всем литераторам, жадно ждавшим на фронте и в тылу московских новостей, стало ясно, что появился новый поэт - Семен Гудзенко, которому только что исполнилось двадцать, и стихи его выражают мысли и чувства тех двадцатилетних, что сжимают сейчас в руках автоматы на жестоких полях войны.
        Во взгляде старших на молодых всегда есть частичка тревоги, и легко становится на душе, когда эта тревога сменяется радостью и уверенностью. Семен Гудзенко не позволил старшим долго тревожиться о нем.
        ... Закончилась Сталинградская битва, и молодежь ринулась на восстановление Сталинграда. В одном из сталинградских подвалов разместилась выездная редакция «Комсомольской правды». В каждом номере газеты-листовки были стихи, статьи, лозунги Семена Гудзенко. Ночью он спал тут же, в редакции, подложив под голову комплект газет.
        Сейчас, в новом, отстроенном Сталинграде, уже почти невозможно представить, каким был город весной 1943 года. Начало его восстановления было положено молодежными бригадами, а в этих бригадах все знали и встречали улыбкой юного корреспондента с еще не отросшими после госпитальной машинки волосами, в шинели, на которой к следам военных костров прибавились капли известки.
        За участие в восстановлении Сталинграда Семен Гудзенко получил первую в своей жизни награду — медаль «За трудовую доблесть». Вскоре поэт снова уехал на фронт, и к этой награде прибавился орден Красной Звезды.
        В армейских редакциях, где работал Гудзенко, его очень любили, потому что он создавал вокруг себя атмосферу дружества, потому что он был неутомим в своих хождениях по переднему краю, был храбр без позы, не чурался никакой черновой работы и заражал людей любовью к стихам.
        И если в восстанавливаемом Сталинграде, по словам Гудзенко, песни были нужны, как жилье, а стихи — как колодцы с водой, то на фронте поэзия была и оружием и думой о счастье.
        Стихи Гудзенко, написанные в победные годы войны, существенно отличаются от его стихов 1941 года. Стихи, написанные у наших западных рек, на Тиссе, Дунае и Влтаве, цветистее, а порой и вычурнее тех стихов, что сочинялись в партизанской землянке. В новых военных стихах появилось, вернее, возродилось мальчишество, чуть ухарская романтика. А, пожалуй, так и должно было быть а судьбе такого поэта, и та новая окраска, которую приобрели его стихи 1944 — 1945 годов, свидетельствует лишь о неиссякаемом оптимизме, о том, что самые тяжелые испытания не согнули тех плеч, на которые они легли.
        В некоторые стихи вернулась давнишняя гостья — литературщина, побродила вместе с поэтом по Карпатам, по берегам Балатона, подошла к предместьям Праги. Но солдатская правда и приобретенное в боях мужество опять оттолкнули ложную поэзию и повели поэта единственной своею, верной и трудной дорогой.

                                                   У погодков моих нет ни жен, ни стихов, ни покоя,—
                                                   только сила и юность. А когда возвратимся с войны,
                                                   все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое,
                                                   что отцами-солдатами будут гордиться сыны.

        Эти строки из замечательного во всех отношениях стихотворения «Мое поколение» Гудзенко любил читать, размахивая кулаками, строго насупив свои густые брови.

        Нехорошо, когда поэт много пишет о поэзии. Это признак того, что ему нечего сказать о жизни. Но есть у Семена Гудзенко стихотворение, подытоживающее
его путь по войне и путь в поэзию. Он не мог не написать его. В нем он совершенно точно и предельно кратко выразил себя. Мне хочется привести это стихотворение полностью:

                                                   Я был пехотой в поле чистом,
                                                   в грязи окопной и в огне.
                                                   Я стал армейским журналистом
                                                   в последний год на той войне.

                                                   Но если снова воевать...
                                                   Таков уже закон:
                                                   пускай меня пошлют опять
                                                   в стрелковый батальон.

                                                   Быть под началом у старшин
                                                   хотя бы треть пути,
                                                   потом могу я с тех вершин
                                                   в поэзию сойти.

        И поэт, сливший свою жизнь со стихами и стихи с жизнью, за тот короткий срок, который ему оставался, постоянно следовал этому кредо, и стрелковые батальоны мирного времени не раз видели его в своих рядах.
        У многих поэтов поколения, к которому принадлежит Семен Гудзенко, был после войны сложный период, когда они не могли оторваться от окопных представлений о действительности, осмыслить по-новому пройденный ими жестокий путь. Они словно продолжали окопную жизнь, в то время как их сверстники уже по горло были заняты восстановлением и мирным трудом. Эта болезнь краешком коснулась и Семена Гудзенко, но он сумел скоро понять, что в судьбе страны и ровесников произошел крутой поворот и надо с той же страстью идти в мирные атаки, штурмовать послевоенные трудности:

                                                   У каждого есть участок
                                                   над Бугом иль над Невой -
                                                   полметра забот и счастья
                                                   на самой передовой.

        И если поэт откровенно рассказывал о том, что ему все еще снится армейское, родное, он отодвигал от себя эти сны рукою строителя, с рассвета склонялся над работой, шагал вперед, не зная устали, чтобы не праздным гостем прийти «к столу грядущего».
        Поэта редко можно было встретить в Москве. Его география расширялась с каждым месяцем: он был в Курской области на весенней посевной, на Украине на уборке, самолет нес его в Закарпатье, а затем в далекую Туву. И всюду происходило одно и то же: немедленно по прибытии Гудзенко «обрастал» друзьями, читал им наизусть свои и чужие стихи, слушал и редактировал стихи начинающих, на попутной машине ехал в самую глушь, для того чтобы показать, что глуши вообще не существует.
        Почитайте стихи Гудзенко о Закарпатье и Туве — сколько в этих стихах людей, какие они разные и интересные! Так дружить, так искать и находить в людях главное, высокое и красивое может только настоящий советский человек и настоящий поэт. Все ему не хватало времени, чтоб оглядеть страну от края и до края. Очень хотелось побывать на Курилах, во всех новорожденных областях и необжитых краях. Стихи начинались раньше, уже тогда, когда был задуман тот или иной отъезд или отлет.
        В закарпатских и тувинских стихах Гудзенко есть глубокая мысль и большая задача — не успевший увидеть Октябрь, молодой человек послевоенной эпохи изучает Великую русскую революцию в тех местах, куда она пришла позже, уже в его время. И он рассказывает гуцулам о Ленинграде и тувинцам о Москве, пытается слить воедино русскую и украинскую речь, переводит стихи тувинского поэта о первом полете на самолете.
        Столь необходимое поэту чувство нового трепещет в каждом стихотворении Гудзенко, делает эти стихи «заразительными» и привлекает к образу их создателя.
        Я прочитал все стихи и черновики поэта, его записные книжки, клочки бумаги с самыми первыми набросками. Я не нашел в его разрозненном (не было времени приводить в порядок) архиве стихов или набросков, написанных просто так, от нечего делать, ну хотя бы потому, что человек был профессиональным поэтом. В каждом стихотворении — страсть строителя, необходимость высказаться по важному и волнующему поводу. Из этих стихов и строчек складывается привлекательный образ современника. Для юноши, вступающего в жизнь, в стихах Гудзенко найдется немало совсем не назидательных назиданий, десятки девизов, с которыми можно выйти на большую, широкую и трудную дорогу.
        Человек труда и непокоя, сильный, смелый и веселый, пытливый, добрый и непримиримый солдат и строитель — вот герой этих стихов. Он вписан в любимую природу, многоцветную, шумящую и поющую.
        На страницах газет появлялись стихи Семена Гудзенко — отклики на события времени. Это стихи солдата о мире.
        Жажда все увидеть, узнать и обо всем рассказать ровеснику ведет поэта в Среднюю Азию, в гарнизоны пустынь и горных ущелий. Солдат опять в стрелковом батальоне, в танковом подразделении, среди старых товарищей по военным дорогам и новых однополчан. Здесь создается поэма «Дальний гарнизон» — одно нз немногих и лучших произведений о послевоенной армии. Поэма написана в характерной для Гудзенко размашистой манере, когда стихотворные ритмы, прежде чем лечь на бумагу, рождаются в марше танков и движении пехоты. Поэма «Дальний гарнизон» — прямое продолжение военных стихов и поэм певца Советской Армии.
        Поэма была издана в «Библиотеке солдата» Военным издательством, переиздана как приложение к журналу «Советский воин». Недавно я был в Туркмении. Выступая в одном из гарнизонов, я получил двадцать записок из зала, десять из них были о поэме Гудзенко. Читатели нашли себя в этой поэме. Это радостный и не такой уж частый случай: бывает, что читатель, являющийся героем художественного произведения, остается недоволен своим образом, воссозданным писателем. Не всегда этот читатель бывает прав, но, видимо, что-то в его образе не найдено, что-то раздражает неточностью или несправедливостью. Герои «Дальнего гарнизона» считают, что поэма написана о них, считают эту вещь своей, и это высокий комплимент поэту.
        От этой поэмы «отпочковалось» несколько стихотворений о воинской службе в войсках Средней Азии.
        Жизнь воина и в поэме и в стихах не приукрашена, показана во всей своей суровости. Это делает работу поэта убедительной, потому что преодоление трудностей раскрывается в ней как радость и смысл жизни.
        Поэт собирался в новое путешествие за новыми впечатлениями и стихами. Но тяжелая болезнь остановила его, не дала расправить крылья, привела на больничную койку. Контузия, полученная на фронте, через десять лет дала о себе знать, разрушила все планы и замыслы.
        Но здесь родился новый подвиг, который по праву можно поставить рядом с подвигом Николая Островского, Александра Бойченко, Алексея Маресьева: прикованный к постели поэт, точно знающий о том, что его недуг смертелен, продолжал оставаться романтиком, солдатом и строителем. У его постели собирались друзья, чтобы говорить с ним не о недугах и лекарствах, а о борьбе вьетнамского народа за свою независимость, о строительстве на Волге и Днепре, о новых изобретениях и открытиях и, конечно, о стихах.
        В последние месяцы своей жизни Семен Гудзенко, уже не могший писать сам, продиктовал три стихотворения, которые, несомненно, войдут в золотой фонд советской поэзии.
        Поэт-солдат не предавался «священной лени», не терял ни минуты драгоценного времени. Живя интересами своей эпохи и своего поколения, Семен Гудзенко создал образы своих сверстников, о которых можно сказать, что новое поколение советских людей, сыновья тех, кто брал Зимний дворец и устанавливал советскую власть, — преданные, пытливые и трудолюбивые строители коммунизма.
        По таким книгам, как книги Семена Гудзенко, последующие поколения смогут изучать черты нового, повседневно рождающиеся в нашей жизни, в нашем счастливом сегодняшнем дне.

Евг. Долматовский