ЛИРИЧЕСКАЯ ХРОНИКА

На свете очень много родин.
Но у тебя всегда одна.
И вот,
         когда пришла война,
когда тебе сказали
                             «годен»,
благодари родную мать
за то, что родила солдатом
в двадцать втором
                            или в двадцатом,
когда устали воевать.
Благодари ее за то,
что ты не вздохом
                           и не всхлипом
Россию спас.
 
...Четыре липы.
Березки три.
Акаций сто.
Замшелый камень.
Тихий прудик.
Избу,
        где прожил век в тепле.

А для меня Россия —
                                люди,
которых встретил на земле,
с которыми под этим небом
делился хлебом...
       _____

Я вспомнил первые шаги,
как по Кузнецкому
                            в Охотный
прошел походкою похотной —
поскрипывали сапоги.

Слегка покачиваясь,
                               лихо
пилотку сдвинув набекрень,
я шел сквозь штатскую шумиху
в тот первый,
                    незабвенный день.
Мне было девятнадцать лет.
И девушки смотрели вслед,
дорогу уступал прохожий.

Я вспомнил первые шаги —
похрустывали сапоги
несмазанной
                    добротной кожей.

И в тот же день
                        ты тоже шла
по тем же улицам
                           к вокзалу.
...А мне об этом написала
из осажденного Орла.
            _____
 
Вдали пылал воскресный Брест,
и в институте стало пусто.
Я на стихах поставил крест
и отказался от искусства.
 
Я о походах тосковал.
(Пусть дождь лицо сечет.)
Я никогда не рисковал.
(Любовь к тебе —
                           не в счет.)
Я очень редко горевал.
(И твой уход забыт.)

А там,
         вдали,
                   окопный быт.
военный буревал.
        _____
 
Караульное помещенье,
замерзающий часовой.
Где окопы?
                 Идет ученье.
Обучают меня под Москвой.
С полной выкладкой марширую.
— Выше голову!
— Шире грудь!

(О романтике позабудь!)
— Выше голову!
— Шире грудь!
— Шире плечи!
— Шире шаг!

Ночь на нарах.
                      Звон в ушах.
Не сражаюсь.
                     Не пирую.
Ничего не просит душа.
Только б выспаться до утра.
Только б не было ночью тревоги.
       _____
 
Сон досматриваю:
                           нора
у дороги.
Много хлеба в ней,
                             в той норе.
Капля неба в ней
                          на заре.
Пухом стелется
                       земляной.
Слухом полнится
                         весь земной.
Но в нору не доходят слухи.
И не знают там о войне.        
У окна сидят две старухи,
Две девчонки сидят на окне.

Мне б туда от старшины,
от затвора, от лопатки
убежать во все лопатки.
Там горнисты не слышны.
Там тепло и без шинели.
Там встают, когда хотят.
        _____
 
Угрюмый старшина ползет по щели
и кормит сахаром солдат.
 
Здесь рубеж.
                   Здесь черта.
Здесь мечта.
                   И не мечта.
Над тобою небо боя. Ты лежишь на поле боя.  
— Что с тобою?
— Что с тобою?
— Ни черта, брат, ни черта.

Просто думаю о многом.
Все, что есть и что прошло,
все, что слушал по дорогам,
все, что снегом замело,—
вижу резче и точнее,
будто заново прозрел.
 
...Ходит ворон, коченея,
ждет, чтоб я закоченел.
        _____

Угрюмый старшина опять ползет по щели.
Ни домечтать,
                     ни докурить нельзя.
Уже на бруствер брошены шинели.
Сейчас в атаку бросятся друзья.
 
И началось.
                  Я выскочил по знаку.
Огонь над полем боя нависал.

Так было.
               А стихи «Перед атакой»
я после,
             в лазарете,
                               написал.
         ______

И вот тогда,
                  февральским
                                      ясным утром,
когда я мечен был свинцом,
ко мне пришла в палату мудрость,
обветренная,
                    как мое лицо.
         ______
 
Снег прилег на подоконник,
как бедный глуховатый кот.
Под простыней остыл покойник —
полуоткрытый рот.

И не нужна ему свеча,
совет врача
и свет очей.
Он дорог всем.
И он ничей.
 
А я в палате знаю до единого
все хрипы, храпы, стоны.
                                      Вдруг:
— Ребята, тише! Вальс пз «Лебединого»!—
проговорил сосед без рук.
— Не выключайте радио, сестра!—
...О, грусть моя,
                        как боль, остра.
Глаза закрою:
                     листопад
идет в Сокольниках, шурша.
И лист на землю не спеша
слетает с клена.
                        Невпопад
я говорю с тобой о том,
что будет снег, что будет град,
что будет ливень, будет гром
и что начнется листопад.
...А листья падают в траву
уже девятый день подряд.
         _____
 
Окончен госпитальный срок,
но не окончен бой.
Ты снова «годен».
Ветерок,
как дымка, голубой,
то пахнет старою бедой —
железом и золой,
то пахнет талою водой,
землею и смолой.
 
А ты, карболкою пропах,
в широких стираных штанах,
в кирзовых сапогах,
пошатываясь, на перрон
выходишь.
                Женщины глядят.
Ты старый, стреляный солдат —
обучен,
            ранен,
                      наторен
во всех житейских драмах.
 
С немецкой надписью вагон,
с фанерой в белых рамах
тебя опять везет на фронт —
в Европу,
               за границу.
...Бегут, бегут со всех сторон
дома под черепицей.
           _____
 
И старшина проходит по панели.
Ни домечтать, ни докурить нельзя.
На мостовую брошены шинели.
Сейчас в атаку бросятся друзья
по улицам,
                 по лестницам,
                                      по крышам.
Нас оглушает пулеметный стук.
Мы задыхаемся.
                        И снова ровно дышим.
И занимаем населенный пункт.
          ______

Ну, разве ты задумывался прежде
над странами, в которые попал?
Не думал ведь.
                       Стихи о Будапеште
я через месяц в Вене написал...
          ______
 
У черных, размозженных стен
опять мы по-пластунски лазим.
(Я кожу ободрал с колен.)
— Недоучившийся студент!
— Остановись!
                       Пилотку наземь!
— Здесь
            жил
                  Шопен!

И я остановился на мгновенье,
сгорая от стыда,—
мне захотелось музыки тогда
в продымленной
                         и разоренной Вене.
Здесь жил Шопен...
                              Он тоже тосковал
по родине...
             ______
 
Грохочут поезда.
И вот уже меня ночной вокзал
пустым перроном встретил, как всегда.
И вот Москва.
                     В консерваторском зале,
поставив возле кресла костыли,
сидит солдат.
                     Его сюда не звали.
Сочувствуя, студентки не вели.
Доковылял.
Вчера письмо прислали:
любимую
              в Берлине
                              погребли...
           ______

Уже смычки коснулись струн.
И я узнал во мгле
проклятый населенный пункт
на развороченной земле.
Там, руки разбросав вразлет,
как два колючие крыла,
упала на прозрачный лед
моя любовь.
                  И умерла.

Война —
             не поле перейти.
И если грусть пришла —
                                     грусти.
           ______
 
Но дирижер взмахнул рукой.
Поплыл, волос пе шевеля,
ленивый, ласковый покой —
так дышит осенью земля.
 
Не нагибаясь, не спеша,
обходит листопад сады.
И листья падают, шурша,
как перезревшие плоды.
 
Их сторожа гребут в костер.
И дым, как плюшевый медведь,
к нам лапы теплые простер
и ластится.
 
Не думал ведь,
что возвратишься в эту тишь,
что жизнь, как прежде, хороша,
что о потерях умолчишь,
чтоб не тревожилась душа.

...На белый снег
                         последний лист
ложится мягко,
                       чуть дыша.
 
Концерт окончен.
                           Всё сполна
мы отдали тебе, война.
           ______
 
Я ночью по Москве иду
и разговор с тобой веду.
 
Ты помнишь первые шаги,
как по Кузнецкому
                            в Охотный
мы шли походкою пехотной,
поскрипывали сапоги...
Еще все было
                     там —
                              вдали.
Мы не задумываясь шли...
Я снова по Москве иду-
поскрипывают
                      костыли,
а ты лежишь на льду.
 
Как два колючие крыла —
шинель солдатская вразлет!

Моя любовь не умерла.
Моя любовь живет!

Ну разве сдамся я теперь,
когда окончен бой?

Сегодня распахнулась дверь,
и я увидел пред собой:
планету в холмиках потерь
и в дымке голубой.

Но я люблю ее такой.
И в беспокойстве мой покой.
 
Земным делам не начат счет —
пусть дождь лицо сечет!
 
Мы —
         обожженные огнем —
тревожно на земле живем.
            ______

Я повторяю довод свой:
судьба без умысла и плана
нас берегла от малых войн —
от Халхин-Гола и Хасана.
Дорога стала нам ясна,
когда на плечи однолеток
Отечественная война
легла до хруста мышц
                                  и клеток
грудных.
             И не было трудней.
Но мы все выдержали.
                                  Просто
такое свойство крови.
                                 В ней
отвага,
           верность
                         и упорство.
            ______

И вот пройдут десятки лет...
Случайно
              в поле, у оврага,
найдешь окопный
                           ржавый след
и вспомнишь
                    весь поход
                                     до шага,
до выкрика —
                      весь гул атак.

И сыну скажешь так:
— Благодари родную мать
за то, что родила солдатом
в сорок четвертом,
                             в сорок пятом,
когда устали воевать...

 1946