ЖУРНАЛИСТ
 
Мокрые асфальты на рассвете,
чуть дымится босоногий след.
Никого в магистратуре нет,
не готовят встречу в горсовете.
Ни души...
Под липой тонколистой
в лужах очень чистая вода.
Входит он солдатом и туристом
в наши
           и в чужие города.
И часы на ратуше старинной
в Зальцбурге
                    рыдают и басят.
Окна все отворены —
                                 перины,
точно флаги белые, висят.
А под разноцветные знамена
в сборные бригады сведены
четники,
             споровшие погоны,
андерсовцы —
                      сукины сыны!
До всего дознается упрямый,
только лягут вмятины у рта.

И пойдут в газеты телеграммы,
как в штабы скупые рапорта.
И — домой!
                 Театры ждут на Невском,
ждут в днепровском гирле тополя.
Так всю жизнь.
                       И вот за перелеском
говорят:
— Кончается земля ...—
Вынет он из старого планшета
карту многоверстного пути,
скажет:
— Как меняется планета!
Не мешает снова обойти.—

И его российские дороги
в жаркие объятия возьмут.
Точные, бесхитростные строки
лентой телеграфной поплывут.
Лягут на газетные страницы,
и узнают утром москвичи,
как в стране,
                    от моря до границы,
сутки штурмовые горячи,
как на сталинградской новостройке
девушки-бетонщицы живут.
 
Обо всем отрывистые строки
истину в столицу принесут.
И опять в булыжные объятья
взят он предписанием.
                                  Опять
от Курильских
                      аж до Закарпатья
работяге плыть и пролетать.

Он в Москву вернется на рассвете.
На рассвете слышен каждый шаг.
Выйдут дети,
                    потому что дети
любят фантазеров и бродяг.
И они возьмут, как эстафету,
дальних странствий вечную мечту —
как солдаты встанут на посту,
обойдут тревожную планету,
как орлы, полюбят высоту
и сильней всего —
                            одну шестую света.

1946