ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ АМЕРИКИ
 
Верховина, Верховина,
принимай родного сына!
Из Америки идет!
Не видать с ним чемодана,—
может быть, из-за тумана.
может, сзади кто несет?

В синей шляпе,
в серой робе,
да еще сорочка в торбе,
да еще в зубах
трубка старенькая в кольцах,
будто бочка в обручах,
да слеза стоит в очах,
да улыбка на губах.

Он шагает по тропинке,
по нехоженой лесной.
Все добро его в торбинке,
а торбинка за спиной.
Птица крикнет,
ветка треснет —
и опять покой в гаю.
Он насвистывает песню
не заморскую — свою.
Верховина, Верховина —
и надежда и мечта!

Та же самая калина
у дубового моста,
то же самое распятье
и малина у креста,
те же самые ребята
в рубашонках из холста,
то же графское поместье,
та же горная гряда.
 
Если говорить по чести,
все стоит на прежнем месте,
будто так и жили вместе
и не ездил никуда.
Не ходил до Аризоны,
не мостил чужих дорог,
не гоняли посезонно
работягу за порог,
и не ныла у бродяги
по родным краям душа,
не копил Василий Русин
все до ржавого гроша.
 
Если говорить по чести,
он порядочно устал.
И коробочку из жести
из-за пазухи достал.
Крышку пальцами пощелкал.
Сдул пыльцу.
Протер платком.
Приоткрыл
и через щелку
любоваться стал добром.

Закурил и размечтался,
как войдет в свое село.
Кто еще в живых остался,
а кого на нет свело?
А кого в корчме увидит,
кто поклонится ему,
как жена навстречу выйдет
к пану — мужу своему?
Как потом пойдут расспросы,
удивленье и почет,
как в усадьбе у откоса
жизнь степенно потечет,
 
как шалаш снесет — и хату
у реки соорудит,
пригласит селян богатых —
содой-виски угостит...
Размечтался,
улыбнулся
и услышал за бугром:
будто медный гром проснулся,
прокатился медный гром.
 
Три аккордеона сразу
в триста шестьдесят басов
по сигналу,
по приказу
грянули среди лесов.
Неужели, неужели
в честь бродяги торжество
и гармоники запели
в это утро для него?
И по вздыбленному шляху,
разрисовывая пыль,
мчится трактор,
с ходу, с маху
выжимая двадцать миль.
«Это трактор Миссалаши-
кулака», — решил Васыль.

И спустился по тропинке,
по проторенной степной.
Все добро его в торбинке,
а торбинка за спиной.

Поклонился.
Улыбнулся.
Вдруг жена узнала:
— Ой,
люди добрые, вернулся
из Америки домой!—
Кто-то крикнул:
— Что согнулся,
мериканец, под сумой?
 
И у каменной дороги
обступили земляки.
И натруженные ноги
просят:
«Скинь-ка башмаки!»
Да не так легко нагнуться —
поизмучила гора,
да подкованные бутсы
весят пуда полтора.
И на них еще пылища
многоверстного пути:
шел три тыщи,
плыл три тыщи —
полземли, как ни верти!
 
Верховина, Верховина,
принимай родного сына!
Из Америки идет!
Не видать с ним чемодана,—
может быть, из-за тумана,
может, сзади кто несет?

Что случилось,
что случилось?
Не тебя встречают, нет!
Думал, им окажешь милость
и расскажешь, как ходилось
по чужбине столько лет?

Не тебе аккордеоны
в триста шестьдесят басов
переливы,
перезвоны
рассыпают средь лесов.
Не тебя веселой трелью
поздравляют соловьи —
нынче в школе новоселье!
Там наследники твои.

— Что случилось в этом мире?
Верховина, милый край,
я прошу тебя: как сыну,
как родному отвечай!
Горы выше,
степи шире?
— Нет,—
ответил горный край,—
если говорить по чести —
та же самая земля.
Правда, в графское поместье
переехал наш колхоз.
Я ему гектаров двести
дал под хлебные поля,
дал ему с пшеницей вместе
склоны виноградных лоз.
Если говорить по чести,
выбрал землю в лучшем месте.
Нужно понимать:
к о л х о з !

Если хочешь знать — Теребля
и Рика уже не те.
Скоро их закроет гребля,
свет появится в колыбах,
и не будут в темноте
жить на тех замшелых глыбах
на карпатской высоте.
— Если думаешь, что трактор
Миссалаши-кулака,—
сразу видно, что недавно
пришагал издалека!
Если скажешь закарпатцу:
«Повстречаемся в корчме!» —
захохочет: «Нет в помине
корчмарей на Верховине!
Ты в своем ли, брат, уме?»
Ты в Карпатах новобранец,—
так промолвил горный край.

 
И пошел «американец»
по дороге за людьми.
И кричали ему люди:
— Торопись!
— Не отставай!

 
И за первым перевалом
он увидел графский дом.

— Понимаешь, школа будет
в этом замке над прудом!
Посмотри, — сказали люди,—
и поверь своим глазам.
Рассказать хотел о чуде —
удивляйся чудесам!

 
Верховина, Верховина —
та же и уже не та.
Та же самая калина
у дубового моста,
то же самое распятье
и малина у креста,
те же самые ребята
в рубашонках из холста,
то же старое поместье,
та же горная гряда.
Если говорить по чести,
счастлив будь, что снова вместе
с Верховиной навсегда!
 
Закарпатье
1946—1947