МОНОЛОГ
Раскрой газету
дня не грозового —
дымки пороховые поплывут.
Вот почему
я прославляю снова
блиндажный рай
и танковый уют.
Вот почему
рассказываю детям
о верности ровесников моих,
о сорок первом
и о сорок третьем —
о всех годах и верстах фронтовых.
Немало было
грустных и тяжелых.
Немало нас
погребено во рвах.
Так пусть в музеях,
в школах
и в костелах
за океаном и на островах, —
в прохладных нишах на святых иконах
изобразят
в кромешной тишине
солдата в полевых погонах,
с винтовкой на брезентовом ремне.
Его не устрашить
белесым газом
и расщепленным атомным ядром.
Его друзей —
по ранам, не по фразам —
не испугает президентский гром.
Он помнит все:
штыки,
и отступленье,
и славу —
ей столетья пережить!
Не знаю,
как другие поколенья,
но мы еще сумеем послужить
солдатами Свободы
до Победы
еще одной, кому-нибудь назло.
...А если я
оттуда не приеду,
что называется: не очень повезло, —
пускай меня считают не убитым,
не без вести пропавшим вдалеке,
а просто любознательным пиитом,
застрявшим в иностранном городке,
где замышлялось новое вторженье
(второе для ровесников моих).
Пока покой.
Пока умов броженье.
Томленье душ капралов боевых.
И пацифист не покидает тира —
забыл,
что сталинградцам не страшны
ни дипломаты
в ореоле мира,
ни крестоносцы
в сполохах войны.