Лазарь Паперник

Вместо предисловия

Автор очерка хорошо знал своего героя: с июля 1941 года они вместе начали служить в одном подразделении особой группы войск НКВД, в октябре 1941 г. переименованной в Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения войск НКВД (ОМСБОН). Гудзенко и Паперник подружились в первые же дни — почти одногодки, оба родом с Украины, они частенько запевали вдвоем протяжные украинские песни или веселили друзей забавными прибаутками. В записных книжках поэта, в которых он вел путевой дневник в дни походов и боев в Подмосковье, то и дело встречается имя Лазаря Паперника.
В том бою, когда Паперник геройски погиб, Гудзенко не участвовал: вместе с друтими разведчиками, только что вернувшимися из разведки, командир оставил его в Гульцеве: разведка — глаза и уши отряда. Интересна запись, сделанная поэтом не сколько позднее по впечатлениям, основанным на сообщениях уцелевших товарищей: «23.1. Бой под Хлудневом. Пошли опять 1-й и 2-й (взводы). Бой был сильный. Ворвались в село. Сапер Кругляков противо танковой гранатой уложил 12 гансов в одном доме. Крепко дрался сам Лазнюк в деревне. Лазарь... был тяжело ранен. К нему ползли гансы. Перлин говорит, что он крикнул: «Я умер честным человеком». Какой парень!! Воля, воля!..»
Лишь несколько дней спустя удалось Семену Гудзенко попасть на место гибели отряда.

...И мы друзей узнали в черных трупах.
Глаза родные выжег едкий дым.
И на губах обветренных и грубых
Кровь запеклась покровом ледяным.

Эти строки написаны позднее, но родило их потрясение, возникшее тогда, у холодной могилы друзей. С.Гудзенко несколько раз пытался выразить его в словах. Вскоре после того, как погибших героев удостоили ордена Ленина, а Лазарю Папернику присвоили звание Героя Советского Союза, в соединении стала широко известна «Поэма о 23 героях-лыжниках» (много позднее под названием «Защитники Москвы» опубликована в журнале «Пограничник»). Тогда же, в 1942 году, он написал очерк о жизни героя, оставшийся до сих пор неопубликованным, сохранившийся в архиве поэта в ЦГАЛИ. Предлагаем его сегодня читателям (в журнальном варианте).

Светлана Ярославцева (журнал "На боевом посту", 1987, № 5)

До границы 12 километров. Если выйти в поле, у курчавых кустов над рекой остановит тебя тихий, спокойный голос:
— Стой! Кто идет?
Здесь граница.
Был в Славуте военный городок. Жили там бесстрашные люди — пограничники. По вечерам в свободные от службы часы собирались они под каштанами у себя в городке и рассказывали о жарких боях на кордонах, о хитрых лазутчиках, коварных диверсантах. Годы были тогда мирные, тихие, и даже в этом видавшем виды городке, даже на этой земле, которую истоптали в восемнадцатом году пьяные банды Махно и Петлюры и грабительские полки немецкого кайзера, даже здесь рассказы о кровавых схватках у пограничных столбов звучали как далекие, почти фантастические повествования.
Славутские мальчишки до рассвета просиживали под каштанами и, затаив дыхание, слушали рассказы бойцов. Лазарь Паперник с Горенской улицы уходил с этих сборищ последним. Он с завистью смотрел на коренастых, широкоплечих бойцов с шашками на ремнях. Он встречал их каждый день, и все же они казались ему сказочными богатырями. И на всю жизнь сохранил он свою первую и самую заветную мечту — стать воином, храбрым и непреклонным, таким, как пограничники из военного городка.

В 1932 году Лазарь приехал в Москву учиться. В фабзавуче, куда он поступил, учились три друга: Валентин Сибиряков, Алексей Рубинчик и Николай Пискарев. Лазарь стал четвертым. Вместе они окончили училище и вместе пришли на часовой завод.

Часов здесь тогда еще не делами. Из Цюриха и Вены привозили стрелки, из Лейпцига — шестеренки. На заводе только собирали часы, на заводе они начинали дышать и жить по московскому времени...

Зимой Лазарь жил у сестры на улице Коминтерна, а на лето переезжал к родителям в Тушино.
...Над маленьким домиком с утра до позднего вечера ревели курносые «ястребки», парили длиннокрылые планеры. Лазарь мог не отрываясь часами смотреть в небо, забывая обо всем. А на заводе говорил друзьям:
— Двадцать лет по земле хожу, пора и в небесах побывать. Обязательно пойду в авиашколу...
Но со школой все как-то не получалось. То не было путевок в райсовете Осоавиахима, то не отпускали с завода.
На все трудные участки работы в первую очередь посылали Паперника. Необходимо было наладить производство шестеренки с фасонным профилем зуба. Поручили Лазарю, и через три месяца он полностью освоил эту деталь и еще обучил двоих рабочих.
В заводской многотиражке появилась карикатура: начальники цехов тянут репку-часы. Тянут, потянут, а вытянуть не могут.
Паперника назначают начальником 2-го механического цеха, и репку вытягивают. Но с авиашколой снова ничего не получается.
Двадцатилетний юноша руководит цехом. Старые мастера приходят к нему за советом. Паперник — талантливый организатор и механик, его цех первым начал работать по графику.
Наконец он добился своего — поднялся в воздух.
На заводе организовался кружок планеристов. Лазаря избрали старостой. И вот однажды, в жаркий майский полдень, над Тушинским аэродромом поднялся планер. Он парил над зеленым полем, над беленькими домиками.
Лазарь стал планеристом. Товарищи по кружку, Великанов и Василевский, ушли в авиашколу. Он тоже подал заявление, но его снова не отпустили. Нужно было выводить из прорыва 2-й сборочный цех. Паперника назначают начальником.
За несколько дней до начала войны Лазарь получил права мотоводителя, диплом планериста и начал заниматься в школе Ворошиловских всадников.
В ночь на 22 июня комсомольцы завода вышли на Нижегородское шоссе. Началась большая военная игра.
По дороге неслись крытые грузовики с красными крестами, повзводно двигались колонны. У комсомольцев были винтовки и даже холостые патроны.
...Над лесом взвилась красная ракета. И в районе поселка Кусково разыгрался бой между группой, двигавшейся от Москвы, и «противником», занявшим оборону в лесу у дороги.
Бой был жестокий. Холостых патронов не жалели, трещотки работали безотказно.
Лазарь ходил в разведку, поднимался в атаку. Он не уставал — он был в своей стихии.
Игра закончилась ночью, спали в лесу. Завтра воскресенье — можно будет отдохнуть.
И никто не мог подумать, что над Киевом уже гудели «юнкерсы» и немецкие танки ползли на восток.

Выступление Молотова Лазарь услыхал в Охотном ряду. Он только что приехал из-за города, и ботинки его были покрыты пылью. В руке он держал длинный, тугой камыш. В ушах еще звучала последняя команда:
— Вперед, товарищи! В атаку!..
И вдруг откуда-то сверху знакомый голос: «...Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну...»

Это было неожиданно. Но не к этому ль готовился он столько лет, отрывал время от работы и отдыха и все-таки кончил школу планеристов, сдал нормы по стрельбе?
...Вечером Лазарь был в райвоенкомате, а через несколько дней с путевкой ЦК ВЛКСМ он пришел в Н-ское соединение.
Все казалось необычным и торжественным. На складе выдали добротные сапоги, пилотку, шинель, ремни, пахнущие свежей кожей. Командир роты вручил новенькую винтовку, густо смазанную маслом. И начались дни боевой учебы... Студенты и рабочие, экономисты и инженеры пришли в первые же дни войны добровольцами в армию. Из них и была сформирована эта рота.
В походах и тихими летними вечерами у палаток комсомольцы распевали свою боевую песню. Написал ее ротный поэт, запевали ее лучшие запевалы взводов.
Наша рота, рота комсомольцев,
Разгромит врага в боях.
По отчизне пронесется
Слава о ее делах.
Шли дни, недели, месяцы упорной учебы. Ждать было очень трудно. Все стремились на фронт, в бой.
Лазарь стал настоящим бойцом. Он научился переползать под огнем противника, научился стрелять из пулемета, метать гранаты, окапываться.
Первая, самая заветная мечта Лазаря Паперника, славутского мальчика с Горенской улицы, осуществилась — он стал воином. Он полюбил свою снайперскую винтовку. И как всегда, с азартом и увлекаясь, разбирал трофейные пулеметы и автоматы, изучал их до винтика.
Программа военного обучения была закончена. И тем труднее становилось ждать.
Наступила осень. Немцы рвались к Москве. Комсомольской роте было приказано выехать на фронт в район Клина — Рогачева.

...К ночи рота добралась в деревню Завидово. В кюветах у села валялись каски, зарядные ящики, стаканы от снарядов. Наши передовые части отходили. На санях везли раненых. Усталый пехотинец в сожженной у костров шинели рассказал, что немцы форсировали канал и бои идут в трех километрах от Завидова. Роте было приказано установить у дороги минные поля и на шоссе приготовить шурфы для фугасов.
Работали всю ночь. Мины выгружали с машин, передавали по конвейеру и, стоя по колено в снегу, заряжали и устанавливали.
На рассвете над шоссе появилась четверка немецких истребителей. Они шли над самой землей, строча из пулеметов. После каждого захода на снегу оставались убитые.
У командного пункта «мессершмитт» сбросил две бомбы. Осколком был убит командир роты.
Он лежал на снегу, на виске чернела запекшаяся кровь. Бойцы молчали. Это была первая смерть в роте, смерть любимого командира.
Лазарь стоял без шапки, ветер шевелил черные спутанные волосы. Хотелось закричать, броситься по шоссе навстречу немцам, бить их прикладом, вцепиться зубами в горло.
К вечеру пришлось отойти. Снова потянулись сани с беженцами, с ранеными и обмороженными бойцами.
Рота двинулась по направлению к деревне Вельмогово. Деревня эта расположилась в стороне от шоссе и, казалось, совсем вымерла. Минные поля устанавливали с трех сторон. И опять работали до утра.
В 8 часов вся рота начала отходить к шоссе. В деревне остались только 14 бойцов. Они должны были охранять минные поля, указывать отходящим частям проходы, оставаться на посту до тех пор, пока хотя бы один человек находился за минными полями. Таков был приказ.
Лазарь стоял у железнодорожного полотна. Было 8 часов 30 минут. Дул ледяной ноябрьский ветер. Зябли руки, деревенели ноги. А через проходы шли бойцы. Они не смотрели в глаза — они отступали.
Лазарь молча стоял, сжимая винтовку. Сердце его переполнялось горькой обидой. Да, мы отступали.
На шоссе показались 12 танков: серая броня в пятнах белой краски, на башнях свастика. За танками во весь рост бежали автоматчики. Танки свернули с шоссе и направились в Вельмогово.
Запылали крайние избы, над головой просвистел первый снаряд. Сраженный вражеской пулей, упал красноармеец Игошин. Но через проходы шли еще бойцы, и Лазарь не уходил с насыпи. Он стоял под пулями. Он был маяком в снежном море, он спасал жизнь тысячам людей.
Прошла санитарная рота. Лазарь спросил У сестры:
— За вами кто-нибудь идет или вы последние?
— Мы последние. За нами уже немцы...
Лазарь перекинул через плечо ремень винтовки: «Пойду и я. Ведь приказ выполнил...» Ноги не слушались, в пальцы, казалось, вонзились тысячи иголок. Кололи безжалостно. «Нет, нельзя еще уходить. Обожду. А если пойдут сюда, ведь без меня наскочат на мины, погибнут. Постою еще полчаса...» И Лазарь снова снял с плеча винтовку.
Показались две черные точки, они то приближались, то исчезали за сугробами. Вот Лазарь различил двух бойцов. Раненные, они шли, поддерживая друг друга. У первого ряда мин один из них упал, товарищ нагнулся и с трудом приподнял его. Лазарь провел раненых через минное поле и едва успел усадить их в сани уже уходившей из деревни санитарной роты.
И только когда прошел через минное поле последний боец, Лазарь начал отходить. Уже ясно слышна была ругань немецких автоматчиков, видны были их красные, помороженные рожи.
На сборном пункте собрались со всех постов 13 бойцов. Команду принял на себя младший сержант Саховалер, и вся группа двинулась к лесу.

Танки уже простреливали поле, автоматчики строчили из-за домов, но, рассыпавшись по полю, зарываясь в снег, комсомольцы продвинулись к лесу. На опушке сошлись, выбрали по компасу азимут и двинулись на восток. Нужно было пробиваться из окружения к своим.
...Впереди разведчики Сергей Новиков и Лазарь Паперник. Они исчезают в густых зарослях молодняка. Подходят к самому шоссе и снова возвращаются. Лазарь докладывает Саховалеру:
— По дороге идут танки. Люки открыты. Немцы обедают. Разреши я угощу их гранатами...
И уходит вперед. По взрывам и беспорядочной стрельбе узнают бойцы путь своего отважного товарища, разведчика Паперника.
Первую ночь в тылу врага спали на снегу. Мороз сковывал тело. Через каждые полчаса часовой будил товарищей. Переворачивались, растирали снегом руки и ноги и снова засыпали.
Тронулись на рассвете. Сухари кончились. Ели клюкву и березовую кору. Сержант Олег Черний, недавний студент-биолог, откапывал в снегу какие-то замерзшие корешки и листики, расхваливал их вкус и калорийность и угощал товарищей.
...У деревни Ямуга остановились. Лазарь один пошел в разведку. Переползая от куста к кусту, прячась за плетнями, подошел к деревне. На площади сидели и стояли немцы. Было там больше роты. Из дома вышел офицер, вынес две огромные перины и бросил их в сани. Три солдата вытащили из погреба кадушку с капустой. Лазарь видел, как, отталкивая друг друга, ругаясь, бросились немцы к капусте.
— Шакалы... Им бы только жрать...
Ямугу пришлось обойти. Опять лес, опять снег по колено. Шли всю ночь.
Возвращаясь из Ямуги, на дороге, ведущей к лесу, Лазарь заметил человека в шинели и ушанке со звездочкой.
— Наш. Но почему он идет из деревни, занятой немцами?
Лазарь стал внимательно следить за неизвестным бойцом. Тот шел, припадая на левую ногу, часто вскидывая голову к верхушкам сосен. Потом он сошел с дороги в снег и скрылся в густом дубняке.
Тихо было в лесу. Застучал где-то дятел. Он стучал настойчиво и равномерно. Откликнулся второй. И оба замолчали. И снова наступила в лесу тишина.
Лазарь насторожился: «Дятел этот явно немецкий...»
Лазарь пополз в заросли. Он осторожно пригибал молодые дубочки, стараясь не хрустнуть веткой. Неизвестного бойца нигде не было. Лазарь пополз дальше.
Немец уже взбирался на сосну.
— Стой! — полушепотом сказал Лазарь.

Немец, не оборачиваясь, выстрелил из пистолета. Лазарь вскинул винтовку — и фриц мягко, как кукла, свалился в снег.
Лазарь снял у него с пояса две гранаты, взял пистолет и фонарь и быстро зашагал к дороге. Ветки царапали лицо, под ногами хрустел снег...
На следующий день в деревне Вельево встретили свою роту. Она двигалась к Рогачевскому шоссе.
Бойцы повеселели — вернулись товарищи, которых считали погибшими. На привалах часто вспоминали песни Олега Черния, остроты никогда не унывающего Паперника.
— Да, хорошие были ребята...— говорил кто-нибудь, и все замолкали, вспоминая товарищей.
И вот они здесь — 13 «погибших». Их крепко обнимали, угощали галетами и сахаром.

Немцы заняли уже Яхрому. Преграждая путь врагу минными полями и лесными завалами, отходила к Москве комсомольская рота..
День и ночь шли молодые бойцы, несли на руках раненых товарищей, берегли для них последние сухари.
В эти суровые дни получила рота боевое крещение. И здесь, на полях Подмосковья, открыл снайпер Паперник счет своей мести за родную Украину, разоренную и растоптанную, за московских детей, искалеченных осколками фугасок.
Вернувшись в Москву, он подал в партбюро заявление: «Прошу принять меня в ряды славной большевистской партии. Клянусь честно, с оружием в руках быть всегда в первых рядах борцов за Родину. Высокое доверие комсомольской и партийной организаций, воспитавших меня, обязуюсь оправдать. Л.Х.Паперник». Кандидатскую карточку он не успел получить. Роте было приказано снова выступить в район Клина — Рогачева.
Рота была преобразована в отдельный лыжный отряд. Командиром назначили старшего лейтенанта Лазнюка, а Лазаря Паперника — заместителем политрука.
Снова погрузились в машины и выехали на запад. Здесь совсем недавно хозяйничала армия насильников и грабителей. Еще дымились развалины церквей, еще лежали в канавах вверх колесами тупоносые,
мышиного цвета грузовики...
На следующий день приехали в Крапивно. Во всех домах измученные женщины со слезами на глазах говорили о месяцах рабства и унижений. На площади немцы повесили председателя колхоза и его тринадцатилетнего сына за то, что они готовили для партизан хлеб и мясо. В снегу у виселицы бандиты расставили мины.
В Щекине к машинам подошел старик в драной овчине. В глазах его застыл ужас.
Бойцы дали ему закурить. Он сказал:
— Всех убили, все забрали...
Руки сами сжались в кулаки. Кровь и слезы, страдания невинных людей, которых убивали только за то, что они русские, которых, как лошадей, впрягали в сани и заставляли возить по селу загулявшего фельдфебеля, — вот что видели, вот что узнали лыжники на всех дорогах войны от Москвы до затерянного в лесах села Гульцево.

Уютно в натопленной избе, ветер бросает в окно пригоршнями сухой снег.
Ночью Лазнюк поднял «в ружье» два взвода. Вышли на улицу. Светила огромная бронзовая луна. Бойцы подвязали лыжи, еще раз проверили автоматы и выстроились вдоль улицы.
Приказ зачитал комиссар отряда Егорцев: «Немецкий гарнизон укрепился в Кишеевке. Немцев ЗОО, нас 60. У немцев — пулеметы и минометы, у нас только карабины и несколько автоматов. Внезапным налетом нужно ударить на деревню... Надеюсь, с заданием справимся»,— и комиссар умолк.
Отряд двинулся в путь. Шли полем. Хрустела, проламываясь, корка, и лыжи утопали в рассыпчатом снегу, Ветер валил с ног, обжигая лицо.
Со снайперской винтовкой на шее Лазарь шел впереди. Он шепотом разговаривал с бойцами. Вот он остановился с Валентином Москаленко. У пулеметчика Москаленко оборвалось крепление, а руки заняты. Отряд продолжает идти вперед. Лазарь снимает варежки, мороз сразу же сковывает пальцы. Он опускается на колени, связывает лопнувшие ремни крепления и вместе с Москаленко продолжает путь.
Лазарь неутомим. Он несколько раз проходит вдоль всей колонны. Вот он рядом с Николаем Лебедевым. Николай самый молодой в отряде, ему только недавно исполнилось 18 лет.
— Ну как, Коля, устал? Трудно идти? Дай мне карабин, я его понесу немного...
— Да что ты, Лазарь, Сам дотащу. Ведь это не пушка. Дотащу.
...Бойцы думают о Москве. Этот город стал родным для всех. И для белоруса Кишкеля, и для украинца Бойченко, и для туляка Дешина. На московских заводах они работали, в московских школах и институтах учились. В этом городе они начали строить свое счастье.
Ветер обжигает лицо. Отряд идет лесом. Тихо, тихо... Прогибаются ветки деревьев под тяжестью снега. Еле отряхивают с себя снежные хлопья, но метель снова заметает их до верхушек. Уже видна деревня. Лыжи бойцы оставили на опушке леса и поползли по полю. Вспыхивают разноцветные ракеты, но белые маскировочные халаты не выдают красноармейцев. Тишина.

Немцы превратили Кишеевку в неприступную крепость. За каменными домами установили они свои минометы, на чердаках — пулеметы. В деревне тихо. Только топчется на крыльце часовой. Холодно фрицу, замерзает.
Лазарь лежит рядом с командиром. Он думает о первом бое, о товарищах: «Сейчас командир поднимет в атаку. А вдруг кто-то струсит, зароется еще глубже в снег, не пойдет вперед, Ведь трудно, очень трудно оторваться от земли, вылезти из глубокого снежного окопа, встать во весь рост под пулями, под завывающими минами и пойти за командиром вперед... Трудно... А вдруг кто-нибудь струсит... Ребята необстрелянные...»
Рядом с Лазарем лежит Ануфриев. Он согревает дыханием затвор карабина, снимает с прицельной рамки снег. Холодно, и пальцы прилипают к стали, деревенеют. Лазарь почувствовал, с каким нетерпением ждет его товарищ начала атаки. Стало легче. В эти минуты перед боем Лазаря больше всего волновало настроение товарищей. Ведь сейчас он за комиссара, отвечает за исход операции, за поведение каждого бойца.

...По цепи команда: «Зарядить гранаты. Вперед! В атаку!» И вырос перед Лазарем широкоплечий Лазнюк с маузером в вытянутой руке.
Лазарь поднялся и пошел за командиром. За ним — весь отряд. Шли молча. А молча идти в атаку куда труднее, чем с громовым «ура».
Наступление отряда было рассчитано на неожиданность. Лазнюк решил оглушить немцев, выбить их из каменных зданий и потеснить к западной окраине. С запада должен был ударить отряд капитана Горбачева.
Немцы встретили лыжников шквальным огнем. Завывая, пронеслась первая мина. Снег почернел от осколков.
Лазарь вбежал в сад и остановился у стога сена. Он увидел, как бойцы второго взвода обходили немцев с фланга. Зайдя слишком далеко, они могли оторваться и быть окруженными. Лазарь пополз к ним. У плетня он заметил немецкого автоматчика. Лазарь прицелился и спокойно, как учили в снайперской школе, нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел. Фриц ткнулся окровавленным лбом в сугроб.
В этом бою Паперник с гордостью почувствовал себя командиром. От второго взвода он перебежал к первому. И снова над головой услышал стук пулемета. Это строчил «драйзер» из слухового окна. До чердака было метра четыре. Лазарь прижался к стене дома. Оглушенные гулом боя, немецкие пулеметчики не слыхали скрипа его шагов, его учащенного дыхания. Пулемет бил по первому взводу и не давал поднять головы, не позволял продвигаться в глубь деревни. Решение было принято мгновенно — Лазарь приподнялся на носках и бросил в чердачное окно двухкилограммовую противотанковую гранату. Оглушительный взрыв потряс избу. Лазарь упал в снег. Из окна повалил густой черный дым. Потом начали рваться патроны. Но Паперник уже отполз к первому взводу.
— Товарищ Слауцкий, веди ребят вперед. За мной! Вперед!
Лазарь перебегал от избы к избе. За ним бежали его товарищи. Жарко. Он развязал тесемки ушанки, расстегнул полушубок. Кончились патроны. Немцы отошли к площади. Им с тыла ударили лыжники Горбачева. Фрицы заметались. Лазарь взял у убитого бойца автомат и бросился вперед. Он дрался с вдохновением и бесстрашием закаленного бойца.
Последнюю гранату он бросил в сарай, где засели три автоматчика. Полетели доски, снежная пыль. Фрицы замолчали.
Но немцев было 300, а наших в двух отрядах — 100. И, оправившись от внезапного налета, немцы начали теснить лыжников.
Из-под обстрела вынесли раненых товарищей. Упали сраженные вражескими пулями командиры отделений Аксенов и Худолеев. Отряд начал отходить к лесу. Снова на лыжи и в путь.
Лазарь несколько раз проходит вдоль колонны, останавливается рядом с Ауловым и идет с ним лыжа к лыже.
— Ну, как, Аулов, не поморозил ноги? — Все в порядке, Лазарь. Здорово мы их сегодня пощипали, здорово...
— Теперь у нас, Миша, все свой счет завели. У командира семь фрицев, и комиссар не отстал, да и ты не хуже.
Лазарь отталкивается палками и, поравнявшись с ГоловахоЙ, начинает разговор.
— Молодец, Головаха, молодец. Ловко ты пулеметчика снял. Одна граната — и бульон готов. Как на рекламе...
Бойцы смеются. Легко и весело, когда рядом внимательный, никогда не унывающий товарищ, готовый поддержать в беде и рассмешить в удаче...
Отдыхали в Гульцево. Лазарь протер винтовку, пообедал и зашел в соседнюю избу. В этом бою Михаил Соловьев потерял друга — Николая Худолеева. Он сидел у стола, подперев руками голову. Товарищи разговаривали шепотом, ходили на цыпочках. Люди, смотревшие смерти в глаза, понимали горе своего товарища... Весь вечер просидел Лазарь с бойцами второго взвода. А ночью снова пошли в бой — к деревне Хлуднево.
Отряд бесстрашных пошел против минометов и танков... Приказ был краток: «Ударить неожиданно с тыла. Бить и изматывать противника и отойти...»
Отряд подошел к Хлудневу. Немцы спокойно спали в жарко натопленных избах. Из всех труб валил густой серый дым — печи топились круглые сутки.
До деревни осталось еще километр полем. Залегли.

Отряд с нетерпением ждал начала атаки. Еще не замели метели кровь товарищей, еще не заглушил ветер последних слов. Худолеева: «Братишки... Братишки...» Рвутся вперед лыжники...
План внезапного налета, как и в первой операции, удался. Немцы выбегали в одном белье, босые на снег. В окна летели увесистые противотанковые гранаты, а На улице фрицев встречал дружный огонь из автоматов.
Лазарь стоял за углом сарая. Он спокойно прицеливался и бил наверняка — только в голову или в грудь.
«Убить, а не царапнуть... Убивать их надо... Гады...» Лазарь перебежал к другому дому. Залег и начал выжидать. На другой стороне улицы в окне школы сидел немецкий снайпер, и Лазарь начал за ним охоту.
Падал снег, колючий, колкий. Мороз сковывал пальцы, а Лазарь ждал. Он знал, что выдержка победит. Выстрелить было очень легко. Главное — поймать его. И Лазарь до кругов в глазах всматривался в оптический прицел.
Треснул выстрел. Снайпер замолчал. Лазарь снова перебежал к сараю.
В первые минуты боя немцы почти не отстреливались. Они в панике бежали на окраину села. Уже половина Хлуднева была в руках горсточки храбрецов. Но немецкая батарея, расположенная в школе, над логом, открыла огонь. Ударил миномет, за ним другой, третий... Из-за деревьев выполз, строча из пулеметов, танк. Немцы пошли в наступление, они уже видели, что против них всего два взвода. Они шли во весь рост за танком.

Лазарь командовал небольшой группой, действующей на правом фланге. Он приказал залечь и окопаться. Били три станковых пулемета. Пули поднимали сплошную завесу пыли. Лазарь лежал в полузасыпанном окопе. Он знал, что решение должно быть принято без промедлений — от этого зависела жизнь товарищей. Немцы окружали лыжников. Лазарь выскочил из окопа и крикнул, отрывисто и четко:
— За мной, ребята! Вперед!..
Пятнадцать человек бежали за своим командиром. Они спустились в овраг под самой школой. Над ними ухали минометы, где-то, захлебываясь, строчил пулемет. Лазарь присел на пень.
— Все живы?
— Все,— ответили лыжники хором.
Лазарь почувствовал огромное облегчение, радость, которая знакома только командирам, спасшим своих бойцов. Это было гордое, отцовское чувство: «Я их вывел из-под огня...» Вместе с товарищами он поднялся и пошел на командный пункт.
Лыжники отошли из деревни в поле. Здесь, у крайних сараев, они залегли. Лазарь разгреб снег, насыпал бруствер и положил на него винтовку. Бойцы били по немцам, не жалея патронов. Фрицы снова отошли — танк не решался выйти в открытое поле. Танкисты боялись мин и гранат, фрицы жались к броне.
В гуле боя слышен был голос Паперника:
— Берегите патроны! Зря не стреляйте!.. Борис, не стреляй. Ищи мне цель. Я его наверняка прикончу...
Потом раздавались выкрики бойцов:
— Лазарь, вон фриц у крыльца залег!
Гремел выстрел. И снова раздавались выкрики бойцов:
— Смотри, смотри, падает!.. Еще одним гадом меньше!
И опять Лазарь стрелял, и всегда без промаха. Ему хотелось, чтобы ни один патрон не был выпущен зря. Он ругал бойца, если после пяти выпущенных патронов фрицу все же удавалось уползти в дом. Он был жаден в бою — на одного немца он не тратил больше одного патрона. Счет его мести рос с каждой минутой.
Ряды героев редеют. Ранен в лицо и в ногу командир — его успели вывезти с поля боя, в Гульцево. Убит комиссар Егорцев.
Деревня горит. Завывая, проносятся мины. Лазарь собрал оставшихся в живых товарищей и организовал круговую оборону. Горсточка храбрецов зарылась в снег у сарая. Лыжники ведут огонь по наступающим немцам. Они будут держаться до последнего патрона — ими командует Лазарь Паперник.
К сараю ползут немцы. Лазарь слился с белым снегом. Он выжидает. Бойцы прекратили стрельбу, замолчали и минометы. И вдруг как будто пружина подкинула его тело — он вскочил и бросил гранату.
Бойцы во всем подражают своему командиру. В серо-зеленые шинели летят гранаты. Оглушительные взрывы. Снова завывают мины. Лыжники отстреливаются, но их окружают.
Лазарь видит, как падают его товарищи. Немцы подходят все ближе и ближе. Под прикрытием станковых пулеметов они ползут к рубежу героев. Автоматчики заходят с флангов. Они матерятся по-русски и орут пьяными голосами:
— Рус, сдавайся... Сдавайся...
Лазарь остался один. Никогда в жизни он еще не ощущал одиночества. Ни в школе, ни на московском заводе, ни в парке по воскресным дням — нигде и никогда он не мог быть один. Горе и радость он привык разделять с друзьями, их обиды и удачи он переживал, как свои собственные. Сейчас, в эту морозную, ясную ночь, он первый раз в жизни остался один.
Он лежал у сарая. Разрывная пуля впилась в ногу. Валенок набух от крови. От страшной боли он на мгновенье потерял сознание...
Зеленые шинели замелькали уже рядом, когда он пришел в себя. Огромным усилием приподнялся на локтях. Есть еще в одном подсумке патроны, и Паперник зарядил винтовку. Один человек вступил в бой с сотней врагов.
Фрицы снова зарылись в снег. Они уже считали себя в полной безопасности и выползли из блиндажей, чтобы добить и раздеть раненых, и вдруг один истекающий кровью красноармеец заставил их прижаться к холодному снегу.
За спиной Лазаря загорелся сарай. На белый маскхалат осыпается зола, немцы прекратили огонь. Тихо, только потрескивает пламя пожара. Они хотят захватить живьем хотя бы одного лыжника, Офицер визгливо кричит:
— Сдавайся... Сдавайся...
Нога распухла, кровь примерзла к валенку. Не сдвинуться с места. Лазарь еще глубже вдавился в снег. Около него лежат убитые товарищи. Кровь запеклась на молодых обветренных лицах. Больно смотреть ему на мертвых друзей, с которыми он час тому назад плечом к плечу шел в бой.
Гитлеровцы ползут со всех сторон. Снова визг офицера:
— Рус, сдавайся... Сдавайся...
Как будто в тумане, видит Паперник искаженное лицо офицера. Пусть тяжело, пусть одиноко, но ни на одну минуту мысль о плене не приходила ему в голову. Еще есть в подсумке две гранаты.
— На! Получай...
Граната разорвалась недалеко: уже оставляют силы. Но офицер замолчал. Немцы бросились вперед, они озверели. Они не стреляли. Лазарь ясно различал рыжеусого, огромного немца, который бежал впереди. Глаза его были налиты кровью, рот перекошен... Казалось, что вся эта ревущая масса навалится сейчас на него, сомнет, вдавит в снег, пропитанный кровью.
Страшно болит нога. Не сдвинуться с места... «Плен?.. Комсомольца в плен?.. Никогда!» Собрав последние силы, Лазарь привстал на одно колено и крикнул прямо в несущуюся на него зеленую глыбу:
— Лучше смерть, чем фашистский плен...
Спокойно, совсем спокойно поднес он к груди заряженную гранату. Немцы уже рядом. Тянутся руки к горлу бойца, Взрыв...
Тихо над полем. Рухнула крыша сарая. Догорают в Хлудневе избы. Падает мягкий, пушистый снег...
Тают снежинки на высоком лбу героя. На снегу лежит Лазарь Паперник — герой, презревший смерть, боец, сражавшийся до последней гранаты, дерущийся до последнего дыхания.
Юноша с железной волей, бесстрашный командир.

1942 г.