Отъезды

ОТЪЕЗДЫ

1

Я не сыт одной небесной манною:
звездами, ветрами и дождем.

Вечно настроенье чемоданное
посещает неуютный дом.

Недовольна бабка настроением:
уезжает неплохой жилец.

Зимний полдень в пестром оперении
стал похож на птицу наконец.

Я в окно слежу за красноперым
с белой грудью, с голубым крылом.

Я, еще когда служил сапером,
этот полдень видел под Орлом.

Но тогда таким он не был сонным,
как теперь на вымершем дворе.

...Человек в пальто демисезонном
город покидает в январе.

Город мокрым снегом занесло.
Внуки забывают ремесло,
что идет от прадеда и деда.
Брошу все и всем назло
в детство на Украину уеду.

Выйдет мельник-дед меня встречать,
будет головой качать,
будут ахать набожные тетки.
И зерно тяжелое, как дробь,
будет дед пересыпать, как четки.

Во дворе пылятся жернова —
старые, сносившиеся камни.
(Вот такою кажется тоска мне.)

Колет брат зимой на них дрова,
а весной на них растет трава.
(Я один жалею эти камни.)

Дед сказал, что вербочки к весне
обшивают зайцы серым мохом.
Не волнуйтесь, тетя, что со смехом
я сегодня вскакивал во сне.
Мне приснились зайцы и ежи
у забора под сухой листвою.

Детство беззаботное, простое!
Что же в нем хорошего?
                                    Скажи...
Возвращаюсь в юность.
                                   На вокзале
теткам снова радостно встречать,
деду ухмыляться (как вначале).

Нужно чаще в детство уезжать,
чтобы не тревожили печали,
чтобы услыхать мне довелось,
как ревет, по валунам спускаясь,
недостреленный плешивый лось,
чтобы увидать мне довелось,
как на крышу возвратится аист...

3

Я живу, не думая о предках —
ну на что седые старцы мне.
Но бывает
                (правда, очень редко),
по-украински пою во сне.

И тогда мне снится Приднепровье
непременно в первый день весны.
(Мама поднимает изголовье,
чтоб ушли назойливые сны.)

Только мне охота наглядеться
на разлив зеленых тополей.
Ой, какое это было детство!
Ничего потом не знал светлей.

Вы там тоже были,
                            но забыли.
Ну а мной не будет позабыт
южных пригородов быт
и базаров южных изобилье:
бронзового лука ожерелье,
в жбанах солнце.
                           Нет, не солнце —
                                                     мед!

Канарейка после трудной трели
из консервной банки воду пьет.

Вы там тоже были,
но забыли.
Ну а я запомнил навсегда:
стрелочники весело трубили,
отправляя утром поезда.

Паровоз, со лба откинув гриву
дымных и нечесаных волос,
прошумел.
                И так же торопливо
прошумело детство,
                    пронеслось...
Долго я стоял на перепутье
между Приднепровьем и Москвой.
...Дождь ломал негнущиеся прутья
о плечо булыжной мостовой.
Начинался путь по бездорожью,
с жизнью очень крупный разговор.
В домике у самого подножья
невысоких Воробьевых гор
жили неподкупные ребята,
хлопцы из далеких областей,
авторы неизданных,
                               крылатых,
умных
          и незрелых повестей.
Говорили яростно и много,
затевали разные дела.

А потом военная дорога
всех нас в Приднепровье привела.
Ночью
          мы пошли напропалую—
но удар был точен и жесток.

Кто не помнит эту осень злую
и размытый ливнем городок.
Дождь ломал негнущиеся прутья
о плечо булыжной мостовой...

Я опять стоял на перепутьи
между Приднепровьем
                                  и Москвой.

4

Быть нежданным,
                          быть незваным
так хотелось!
                    Но меня
на разъезде безымянном
каждый день ждала родня.
И заиндевели сани,
загнанные в березняк.
Поезд шел без расписаний —
товарняк и порожняк.
Паровоз — верблюд двугорбый —
полз, как мертвый, под уклон.
Ехал я с пустою торбой
не на мир, не на поклон.
Ни подарков и ни писем —
ничего не вез родне.
Слухом волчьим,
                         нюхом лисьим
все узнали обо мне:
то, что снова неудачи,
что покину я Москву.
То, что у НН на даче
я за сторожа живу.
Что в любовных, и журнальных,
и в других моих делах
после всех удач начальных
только «эх» и только «ах».
Но когда дымиться трубы
перестали.
                И когда
потянулись руки, губы —
все исчезло без следа.
Только слезы и объятья,
да племянники галдят.
Все как прежде:
               и опять я
просто отпускной солдат...

5

Обещали,
               адреса записывая.
Целовались,
                   провожая в путь.
Переправы
                  и болота рисовые —
все перетерпели как-нибудь.
Были снегопады,
                          были молнии
были схватки на краю земли.
Все перетерпели,
                          все исполнили.
Под указ
              по ранам подошли.
Я вернулся.
          Думал — перемелется.
Все как прежде будет.
                                  Обживем!
Почему же
                 ночью мне не дремлется?
Комната
             горбится блиндажом?
И не вьюга
                 над поселком кружится.
Надо сбор немедленно трубить.
Нашей дружбы,
                        нашего содружества
тишиною враз не разрубить.
Это мне не от бессилья кажется,
не от скуки одолела грусть.
...Хорошо мне веснами бродяжится.
Я в Москву до снега не вернусь.

Обойду солдат.
— Живете можете...
Сколько дел и праздников в году!
Ну а другу старому поможете,
если станет вдруг невмоготу?

Так спрошу.
                  И все без колебаний
мне ответят в Омске и в Орле,
в хатах на Дону и на Кубани —
только «да».
                   И так на всей земле
нашей, отвоеванной у горя,
на земле от моря и до моря.

Кто сказал:
                 доказано наукой,
что окопной верности конец?
Вот она, рожденная разлукой,
дружба нерастраченных сердец.

Это мне не от бессилья кажется,
не от скуки одолела грусть.
...Хорошо мне веснами бродяжится.
Я в Москву до снега не вернусь!

1946 г.