* * *
Наш полк квартирует в деревне,
уставшей от бурь и надежд.
И женщины скорбно и гневно
нас молят свезти в Будапешт
мужьям, сыновьям и любимым
короткие письма о том,
чтоб выйти из ада и дыма,
вернуться в родительский дом,
что русские, непобедимы.
«Одумайтесь, милые! Ждем!»
Ну, кто нас осудит за это:
мы с жалостью слушали их,
мы юным гонведам приветы
в подсумках возили своих.
Ну, кто нас осудит за это?
Мы гордо прошли по земле.
...Испуганная планета
шарахается во мгле.
Безлюдная Ракоци-уца —
там каменный дом угловой.
Туда не пустить нас клянутся
гонведы своей головой.
Но мы по приказу комбата,
в зубах зажимая ножи,
по лестницам, как акробаты,
в порыве берем этажи.
А мальчик,
которому мама
со мной посылала поклон,
гранату сжимая упрямо,
на тот же выходит балкон...
Мне грустно.
Письмо опоздало,
и не опоздал пистолет.
У матери сына не стало,
у девушки милого нет.
И я опустился устало
на грязный, как площадь, паркет.
Но я в этом доме не житель —
торопит уже старшина.
Ну, кто нас осудит, скажите?
Любима не нами война.
Ну, кто нас осудит за это?
Мы счастье добыли в огне.
Израненная планета
блаженствует в тишине.
1945